Звездные крылья

— Почему так?

— Слово свое сказал. Раз старик Котик какое слово сказал, значит, менять его незачем.

— А разве лучше будет, если уйдут без разрешения?

— Без моего разрешения не уйдут, а запрещать им тоже, видать, не следовало. Да, ошибка здесь получилась.

Дед говорил спокойно, рассудительно, словно сам для себя решал сложный и мучительный вопрос.

— Как же быть? — еще раз спросил Матросов.

— А ты прикажи мне, — оживился дед Котик. — Просто возьми да прикажи.

— Что приказать?

— Прикажи отпустить хлопцев в школу, и вся недолга.

Матросов понял, что дед по сути уже давно согласен и сейчас ищет только повода, чтобы прикрыть свое отступление.

— Зови ребят! — сказал Матросов.

Парни вошли, пытливо поглядывая то на Матросова, то на отца. Секретарь поднялся с кресла. Молодые Котики в шеренгу стали около стола. Только дед Котик остался сидеть.

— Так что, Павел Матвеевич, — торжественно спросил Матросов, — не изменишь своего слова?

— Нет, — твердо ответил дед.

— Тогда, во имя укрепления нашей армии, приказываю тебе отпустить сыновей в авиашколу.

Некоторое время дед молчал, потом твердо, с большим достоинством ответил:

— Если приказываешь во имя укрепления армии, то такой приказ переступить не может никто. Пускай идут.

Трое сыновей с первого же слова поняли отцовскую игру. Они с трудом сдерживались, чтобы не нарушить торжественного момента.

— Другого ответа я от тебя и не ждал, товарищ Котик, — заключил Матросов. — Ну, ребята, вот и делу конец. Поздравляю!

Василю, по правде сказать, не верилось, что такая трудная задача уже решена раз н навсегда. Он посмотрел в окно, на строительство, на высокий тепляк и неожиданно вздрогнул.

Ему показалось, будто белая гора тепляка покачнулась.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Над деталями хвостового оперения бомбардировщика Марина работала с увлечением. Она познакомилась с общим проектом и увидела, что Крайнев все еще не разрешил многих вставших перед ним проблем. Крейсер имел обычные контуры скоростного самолета. Обычные моторы должны были придать ему значительную, но уже давно достигнутую скорость. Правда, для этого класса машин такая скорость была рекордной, а нагрузка крейсера увеличивалась необычайно.

Инженеры работали допоздна, а в одиннадцать часов, по однажды заведенному порядку, собрались в кабинете Крайнева. Подводились итоги за день и обсуждались законченные части работ. Здесь окончательно оформлялся крейсер.

Крайнев руководил всем. К нему приносили все чертежи, все замечания, все предложения. Из всего этого надо было отобрать нужное и отбросить лишнее. Это была трудная работа, но она давала ясно ощутимые результаты.

Весь коллектив работал, как хорошо налаженная машина, и маленьким колесиком в этой мощной машине чувствовала себя Марина Токова. Она знала, что Крайнев следит за ее работой особенно внимательно. И не только потому, что хвостовое оперение очень важная вещь. Крайнева интересовало, как будет работать инженер Токова. Марина все это знает — она работает в полную силу. Она не собирается подводить Крайнева и институт.

Пожалуй, впервые в жизни почувствовала Марина огромную дисциплинирующую силу коллективной работы. Она отдалась работе целиком, искренне и честно, знала, что может выполнить порученное ей дело лучше, чем кто- либо другой, и трудилась не покладая рук.

Однажды вечером Валенс пришел посмотреть чертежи Марины. Никто не сказал бы, что Валенс уже несколько недель спит по три-четыре часа в сутки, вместе с Крайневым сводя воедино работы всех инженеров. В нем жила несокрушимая энергия, он умел расходовать свои силы экономно и точно. Именно поэтому ни усталость, ни сон не смогли склонить его седую голову.

С ним Марина чувствовала себя удивительно спокойно и просто. С ним можно было чувствовать себя совершенно уверенно. Осознав все это для себя, Марина уже больше ничего не утаивала от директора.

И в тот вечер, когда отворилась дверь и высокая фигура появилась на пороге, Марина улыбнулась радостно и приветливо. Она знала, что директор будет доволен: работа приближалась к концу, а система управления так удачно продумана, что Марине не придется краснеть, когда в кабинете Крайнева поставят на обсуждение ее чертежи. Она в этом уверена. Уверен в этом, кажется, и Валенс.

Правда, конструкция хвостового оперения еще может вызвать возражения некоторых инженеров. Она слишком оригинальна и не предусмотрена общей схемой крейсера. Но ведь сам Крайнев не возражал, когда Марина показала ему первые эскизы. Месяцы, проведенные в институте, научили ее лучше разбираться в собственных проектах. Интересно, что теперь скажет Валенс?

А директор внимательно рассматривал чертежи, разложив их перед собой на столе.

— Здорово придумано.

Марина смутилась в первое мгновение. Она ждала замечаний, критики, но не такой прямолинейной оценки.

— Крайнев сказал мне, что вы придумали исключительно надежную конструкцию рулей. Признаюсь, я вначале не очень верил этому. Зато теперь я целиком присоединяюсь к такому выводу.

Марина смутилась еще больше и залилась краской.

Валенс свернул чертежи, поговорил немного и вышел из кабинета.

А Марина еще долго сидела на одном месте. Все в ней ликовало, все жило одной мыслью — Крайневу понравилось.

Она отодвинула бумагу, и чертежи развернулись. Марина увидела рули. Это была ее работа, ее победа.

И снова бурная волна радости смела все остальные чувства.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

За свою новую трехкомнатную квартиру в большом доме на улице Ленина Юрий взялся с такой завидной энергией, будто уже не сегодня-завтра сюда должна была переехать Ганна. Само собой разумелось, что из больницы она уже к себе не вернется, а переедет к Крайневу. И хотя об этом между ними не было сказано и слова, Юрий не сомневался, что так оно и будет.

Теперь он проводил с Ганной в больнице целые часы и в глубине души думал, что врачи слишком уж напуганы и неуверены в своей науке, если не выписывают совершенно здорового человека. Он воочию убедился, как быстро поправляется Ганна, и мог этому только радоваться. И вот однажды вечером, когда Юрий, как обычно, сидел возле своей любимой, в палату вошел профессор, тот самый, что никак не мог решить когда-то — пускать или не пускать к больной Ланко Крайнева, — и сказал, что, пожалуй, через недельку Ганну Ланко можно будет выписать домой.