Звездные войны (трилогия)

— Я думаю, что малыша Р2 могли украсть, дядя Оуэн,— сказал Люк. Он говорил так, словно это и было предметом их предыдущего разговора.

Дядя налил себе питье из кувшина в стакан и, набив рот едой, заговорил:

— У джавов есть привычка подбирать все, что плохо лежит, Люк. Но не забудь, они боятся даже собственных теней. Чтобы осуществить такое воровство, прежде всего они должны были подумать о последствиях. Теоретически их ум не способен на это. Почему ты думаешь, что этого робота украли?

— Во-первых, потому что он в слишком хорошем СОСТОЯНИИ для металлолома. Когда я его очистил, он воспроизвел голограмму...— Люк, проговорившись, поспешно добавил: — Но это неосуществимо. Почему я думаю, что его украли? Потому что он заявляет, будто является собственностью человека по имени Оби ван Кеноби.

Дядя Оуэн поперхнулся. Возможно, что-то попало в пищу. А может, это было отвращение, которое он испытывал к личности под этой фамилией. Но в любом случае он продолжал есть, не глядя на племянника.

— Я подумал,— решительно добавил Люк,— что робот имеет в виду старика Бена. Имя у него другое, но фамилия ведь сходится.— Так как дядя продолжал упрямо молчать, Люк прямо спросил у него:

— А ты не знаешь, о ком он говорил, дядя Оуэн?

К удивлению Люка, дядя не рассердился, но по всему было видно, что он сбит с толку.

— Ерунда,— сказал он, избегая взгляда Люка.— Это имя из какого-то другого времени.— Он закрутился в кресле.— Имя, приносящее только беду.

Люк не обратил внимания на это скрытое предупреждение и продолжал настаивать на своем.

— Может быть, кто-то из родственников старика Бена? Я и не знал, что у него есть родственники.

— Ты слышишь меня? Держись подальше от этого колдуна,— взорвался дядя, неуклюже сменив намеки прямыми угрозами.

— Оуэн...— робко попыталась вмешаться тетя Беру, но муж сурово оборвал ее.

— Все это очень важно, Беру.— Он опять повернулся к племяннику.— Я тебе уже рассказывал о Кеноби раньше. Он — сумасшедший старик, он опасен и творит только зло. Нам лучше держаться подальше от него.

Умоляющий взгляд Беру заставил его смягчиться.

— Этот робот не имеет к нему никакого отношения. Не может иметь! — пробормотал он вполголоса.— Записи — да! Ну... завтра свези механизм в Анкорхед и сотри его память.

Решительно засопев, Оуэн продолжил прерванную трапезу.

— И пора кончать с этими глупостями. Мне безразлично то, о чем говорит машина и кому она принадлежит. Я купил ее, и сейчас она принадлежит нам.

— А вдруг она принадлежит кому-то другому? — предположил Люк.— Что, если этот Оби ван Кеноби придет сюда, разыскивая своего робота?

На морщинистом лице дяди промелькнуло нечто среднее между печалью и радостью.

— Он не придет. Я думаю, этого человека больше нет в живых. Он умер примерно в то же время, что и твой отец.— Он отправил в рот огромный кусок.— А теперь забудем об этом.

— Значит, был такой человек,— пробормотал Люк, уставившись в свою тарелку. Потом он медленно добавил: — Оуэн, а он знал моего отца?

— Я сказал, забудь об этом,— резко оборвал Оуэн,— что же касается этих двух роботов, то твоя забота состоит в том, чтобы приготовить их к завтрашней работе. Не забудь, что в них вложены наши последние сбережения. Я не стал бы покупать их, если бы не надвигающаяся страда.— Он погрозил племяннику ложкой.— Утром они должны работать на ирригации на нижнем склоне.

— Знаешь,— задумчиво проговорил Люк,— думаю, эти роботы отлично справятся со своими делами. Дело в том, что я...— Он заколебался, неожиданно глянув в лицо дяде.— Я тут думал о нашей договоренности насчет того, что я остаюсь еще на один сезон.

Дядя Люка не удостоил ответом своего племянника, поэтому Люк быстро проговорил, боясь, что даст отступного: — Если эти новые роботы справятся со своими делами, то я собираюсь подать заявление о своем поступлении в Академию на следующий год.

Оуэн нахмурился, стараясь за едой скрыть свое недовольство.

— Ты имеешь в виду, что хочешь переписать заявление на следующий год после сбора урожая?

— У тебя сейчас более чем достаточно роботов, и они в хорошем состоянии. Они протянут долго.

— Роботы — да,— согласился Оуэн.— Но они не могут заменить человека. Ты знаешь это, Люк. Останься еще на один сезон.

Люк молча отвернулся к своей нетронутой еде.

— Послушай,— сказал ему дядя,— впервые у нас появился настоящий шанс разбогатеть. Нам хватит средств, чтобы нанять нескольких работников на следующий год. Не роботов — людей. Тогда ты сможешь отправиться в Академию,— он с трудом подыскивал слова, так как не привык просить.— Но теперь ты мне нужен здесь, Люк. Ты ведь понимаешь это, не правда ли?

— Это еще целый год,— упрямо возразил племянник,— еще один год!

Сколько раз он уже слышал это раньше! Сколько раз они повторяли одну и ту же сцену с тем же результатом. Считая, что убедил Люка, Оуэн отмахнулся от этого возражения.

— Время пролетит так быстро, что ты и не заметишь.

Люк встал и отодвинул тарелку.

— Ты это говорил и в прошлом году, когда уезжал Биггс.— Он резко повернулся и почти выбежал из столовой.

— Куда это ты, Люк? — обеспокоенно крикнула тетя Беру.

Ответ Люка был полон горечи:

— Кажется, никуда.— Затем, вспомнив о чувствительности тетушки, добавил: — Я должен закончить чистку этих двух роботов.

Когда Люк ушел, в столовой воцарилось молчание. Муж и жена ели механически. Наконец Беру оторвалась от тарелки и посмотрела на Оуэна:

— Оуэн, нельзя держать его здесь вечно. Большинство друзей, с которыми он рос, уехали отсюда. Академия так много значит для него.

Ее муж заявил:

— Я вознагражу его в следующем году. Обещаю. Тогда или, возможно, через год у нас будут деньги.

— Просто Люк не фермер, Оуэн,—твердо сказала тетушка Беру.— Он никогда не будет им. Как бы ты ни старался сделать его фермером. В нем слишком много от его отца.

Оуэн глубоко задумался и, глядя на дверь, через которую вышел Люк, тихо сказал:

— Именно этого я и боюсь.

Люк поднялся на вершину дюны. Он стоял на песке и наблюдал за двойным закатом. В постепенно меркнущем свете песок становился золотистым, кроваво-коричневым, пылающим ярко-оранжевым, прежде чем опустившаяся ночь не приглушила яркие краски до нового дня. Скоро эти пески зацветут, пустыня сменится буйством зелени. Эта мысль должна была привести Люка в восторг. Он должен был вспыхнуть от волнения, как его дядя, описывающий приближающийся сбор урожая. Но Люк не чувствовал ничего, кроме огромной опустошенности. Даже возможность впервые в жизни иметь много денег не волновала его. Что можно было сделать с деньгами в Анкорхеде — да, может, и на всем Татуине, если на то пошло?