Звездные войны. Записки Темнейшего

К чести джедаев, члены Совета остаются каменно-невозмутимыми. Словно насмешки толпы их не задевают. Хотя нет, просто Дуку не дает сбить себя с намеченной линии разговора. А сейчас у него по плану отнюдь не дела финансовые.

— Как гранд-магистр Ордена джедаев, я не могу признать власть ситха, но как граф Серено я понимаю, что институт Республики изжил себя, и готов дать клятву на верность Империи.

Во вдруг повисшей над площадью тишине кажется, даже шелест ткани графского плаща слышен. Правитель Серено опускается передо мной на колено. И хатт его дери, как же величественно он это делает!

И еще, прошу обратить внимание, слово «империя» первым сказал не я. За что опытному политику Дуку отдельное спасибо. Кстати, а как насчет лояльности остальных джедаев? Или ушлый граф под видом того, что недвижимость на Корусанте нынче кусается, переведет штаб-квартиру Ордена на Серено, заодно приняв ее обитателей в свое подданство? Самый простой вариант, хотя и не очень желательный. Эту публику лучше перед глазами держать. Но это проблема не первой, да и даже не второй очереди. Сейчас — о насущном.

— Вы ошибаетесь, граф. Республика не может превратиться в Империю. Стать монархией — да. Но Империя… По сути она всегда была ею. Лишь лицемерие нежелавших видеть нашу Родину сильной и единой политиков скрывало это…

Я продолжаю плести словесные кружева на тему разницы между формой правления и территориальным устройством. Не для Дуку, естественно. Его азам политологии учить глупо. Для толпы, которой на политологию вообще начхать, она главное понимает: канцлер от императорского титула отнекивается. Напряжение нарастает.

— В рамках Старой Республики мы с вами сумели добиться многого, — жест в сторону толпы. — Мы шли этим путем тысячи лет. Но если народ считает, что нам нужен новый путь…

Народ считал. О чем и известил галактику оглушительным радостным ревом.

* * *

Военный мундир или мантия лорда ситхов? Замираю перед зеркалом в раздумьях о том, в каком наряде я стану императором. То, что я заставляю Сенат себя ждать, меня сейчас нисколько не беспокоит. Чем дольше просидят в ожидании, тем четче прочувствуют собственное ничтожество. Ладно, наряд — это тот единственный вопрос, по которому я сегодня готов на компромисс: накидываю мантию на плечи словно плащ, так, чтоб из-под нее виднелся военный покрой костюма, но не отсутствие ранговой планки на нем. При необходимости плащ превратится в мантию или будет полностью сброшен. В зависимости от того, что потребуется продемонстрировать — силу ситха или силу стоящей за моей спиной армии. И пусть историки с художниками потом спорят о том, в чем был император в сей судьбоносный момент.

Зал встречает меня бурной овацией и… стойким запашком разнообразного алкоголя из доброй половины сенаторских лож. Ну, да. Просто сбежать с подвергшейся нападению планеты части сенаторов охрана помешала. Им даже покинуть здание Сената не дали. Вот они свой страх спиртным и заливают. Какая уж тут демонстрация силы. Только и смотри, чтобы ситуация в откровенный низкопробный фарс не скатилась. Ладно, оно всяко лучше, чем полупустой зал.

Овации смолкают. Первые слова речи падают в полной тишине медленно и лениво, словно первые капли начинающегося дождя. На лице и в голосе — усталость. Я просто делаю, что должно.

— Граждане цивилизованной галактики. Этот день ознаменован великими переменами. Более тысячи лет Республика простояла венцом достижений цивилизованных существ. Но нашлись те, кто попытался настроить нас друг против друга, в надежде, что нам не хватит сил и решимости на то, чтобы мы взяли в руки оружие и защитили наши жизненные ценности от посягательств сепаратистов. Но мы с вами сделали это. Сделали вместе. Только есть ли гарантия того, что кризис не повторится? Нет такой гарантии, если мы так и не сможем разглядеть величайшую угрозу, которая исходит изнутри….

Постепенно мой голос набирает силу и уверенность. Усталость сменяется уверенностью, затем торжеством.

— Мы стоим на пороге новой жизни. У всего есть начало и есть конец. Вот и для нашей любимой Республики пришел час перемен. Ради мира, стабильности и процветания, ради счастья наших детей Республика будет реорганизована нами в первую Галактическую Империю, прочное и безопасное сообщество, которое, смею вас заверить, простоит десять тысячелетий. Мы создадим Империю, во главе которой будет по-прежнему стоять это августейшее собрание, а также суверенный властитель, избираемый пожизненно. Мы создадим Империю, которая будет подчиняться мнению большинства, Империю, которая будет жить по законам новой конституции.

Зал тонет в буре оваций.

— Вот так, под гром аплодисментов и умирает свобода.

Сенатор Падме Наберрие едва ни с кулаками на меня готова кинуться. Хорошо хоть не в зале — в холле перед буфетом, когда был объявлен получасовой перерыв. Секретариату Сената требуется время, чтобы распечатать текст решения о провозглашении Империи. Голосовать надо не за мои красивые слова, а за конкретный документ. Текст которого не только подготовили, но и еще раз проверят мои юристы. Знаем мы, как из побывавших в кривых сенаторских лапках документов целые абзацы исчезают. В этом я пунктуален до крючкотворства.

— Тонко подмечено, дорогая. Свобода умирает там, где разумные перестают ею ответственно пользоваться. Забывают, что свобода существует для, а не от. Сперва заменяют ее безответственностью и распущенностью, потом прикрывают ею всяческие непотребства. А когда ворота вседозволенности и хаоса оказываются распахнутыми настежь, пугаются и отдают ее, обычно — первому встречному.

— Циничная сволочь и даже не скрываете этого!

— А вот это вы зря. Был бы циником — жрал бы как все в три горла из общественной кормушки. На мой век хватило бы. Но я зачем-то подбираю валяющуюся в пыли власть. Меняю оказавшуюся большинству ненужной свободу рук, на ответственность за благополучие тех, кто не сумел этой свободой распорядиться.

— И зачем же вы это делаете? — саркастически улыбается мне сенатор.

— Потому что у гроба карманов нет. Потому что самое сладкое слово — это власть. И потому что мне немного жаль этих перепуганных и растерянных разумных, которые за тысячи лет Республики так и не научились распоряжаться своей свободой по уму.

— Ну, прямо отец галактики и со всех сторон молодец! — начинает терять контроль над собой разошедшаяся не на шутку Наберрие.

Что-то у нее в последнее время с нервами плоховато. Да и с фигурой так себе. Наряд — мешок мешком, как у…

— Что есть — то есть. И обратите внимание: для идеальной монархии нужен идеальный монарх, что время от времени бывает, а для идеальной республики нужен идеальный народ, что просто за гранью реального.

Пока я это говорю, понимаю у Падме Наберрие не наряд как у беременной. Она и есть беременная. Причем на большом сроке, или как там оно правильно называется. Короче, рожать ей совсем скоро.

— Энакин знает? — резко меняю тему разговора.

— Что? — растерянно лепечет вдруг побледневшая женщина.