Звездный двойник

— Я так понимаю, сэр, вы хотите начать прямо сейчас? И безо всякой подготовки?

— А? Нет, нет! Я хочу, чтобы вы… изменили лицо. Чтобы никто не узнал вас, когда мы отсюда выйдем. Это, наверное, не сложно?

Я холодно ответил, что быть узнаваемым — тяжкое бремя любой знаменитости. И даже не стал добавлять, что Великого Лоренцо во всяком публичном месте узнают толпы народу.

— О'кей. Тогда сделайтесь кем-нибудь другим.

Он круто повернулся и вышел. Я, покачав головой, осмотрел игрушки, которые, как полагал Дэк, были моим «производственным оборудованием». Жирный грим — в самый раз для клоуна, вонючий резиновый клей, фальшивые волосы, с мясом выдранные из ковра в гостиной тётушки Мэгги… Силикоплоти вообще ни унции, не говоря уж об электрощётках и прочих удобных новинках нашего ремесла. Но если ты, действительно, мастер, то способен творить чудеса, обходясь лишь горелой спичкой или тем, что найдётся на любой кухне. Плюс собственный гений, разумеется. Я поправил свет и углубился в творческий поиск.

Есть разные способы делать знакомое лицо незнакомым. Простейший — отвлечь внимание. Засуньте человека в униформу, и его лица никто не заметит. Ну-ка, припомните лицо последнего встреченного вами полисмена! А смогли бы вы узнать его в штатском? То-то. Можно также привлечь внимание к отдельной детали лица. Приклейте кому угодно громадный нос, украшенный к тому же малиново-красным прыщом. Какой-нибудь невежа в восторге уставится на этот нос, а человек воспитанный — отвернётся. И никто не запомнит ничего, кроме носа.

Но этот примитив я отложил до другого раза, рассудив, что мой наниматель не хотел быть замеченным вовсе. Это уже потрудней: обращать на себя внимание куда легче. Требовалось самое распростецкое, незапоминающееся лицо, вроде истинного лица бессмертного Алека Гиннеса [4] . Мне же с физиономией не повезло: слишком уж она аристократически-утончённа, слишком красива — худшее из неудобств для характерного актёра. Как говаривал отец: Ларри, ты чертовски «слишком привлекателен». Если вместо того, чтобы учиться ремеслу, будешь валять дурака, то пробегаешь лет пятнадцать в мальчиках, воображая, что ты — актёр, а остаток жизни проторчишь в фойе, торгуя леденцами. «Дурак» и «красавчик» — два самых оскорбительных амплуа в шоу-бизнесе, и оба тебе под стать. Возьмись за ум, Ларри!

4

…бессмертный Алек Гиннес — здесь имеется в виду родившийся в 1914 году в Англии актёр и режиссёр, дебютировавший в 1936 году в театре «Олд Вик». Нам с вами он известен по таким фильмам как «Мост через реку Квай», «Кромвель»‚ «Комедианты» и даже «Звёздные воины».

Потом он доставал ремень и начинал облегчать мне упомянутую выше процедуру. Отец был психологом-практиком и свято верил, что регулярный массаж gluiteli maximi [5] посредством ремня — весьма способствует оттоку лишней крови от детского мозга. Теория, возможно, хлипковата, но результаты налицо: когда мне стукнуло пятнадцать, я делал стойку на голове на туго натянутом канате, декламировал страницу за страницей из Шекспира и Шоу, а из прикуривания сигареты мог устроить целый спектакль…

5

…регулярный массаж gluiteli maximi — т. е. большой ягодичной мышцы, если перевести с медицинской латыни. Как видите, в 1956 году Хайнлайн ещё не рисковал называть столь интимные части тела своими именами на родном английском языке. Впоследствии он не только научился этому, но и стал мастерски пользоваться так называемой ненормативной лексикой.

Я всё ещё размышлял, когда Бродбент заглянул в ванную.

— Да господи ты боже!.. — завопил он. — Вы и не начинали?!

Я холодно глянул на него.

— Я так понял — вам нужна работа. А сможет, к примеру, повар, будь он хоть cordon bleu [6] , приготовить какой-нибудь новый соус, сидя на лошади, скачущей галопом?

— К дьяволу всех лошадей! — Он постучал пальцем по часам. — У вас ещё шесть минут. Если уложитесь, мы, похоже, действительно имеем шанс.

6

cordon bleu — выражение опять-таки французское, означающее «голубая лента». Значений у него несколько, но в данном случае важно лишь одно из них: голубой орденской лентой (но безо всякого ордена, разумеется) награждались лучшие выпускники Королевской школы поваров; впоследствии выражение приобрело расширительное значение — искуснейший повар вообще.

Ещё бы. Конечно, времени бы побольше, но в искусстве трансформации я превзошёл даже папашу. Его коронный номер «Убийство Хьюи Лонга» [7] , — пятнадцать лиц за семь минут, я однажды сыграл на девять секунд быстрее!

— Стойте, где стоите, — бросил я. — Момент.

И я стал Бенни Греем — ловким, неприметным человечком, убивающим направо и налево в «Доме без дверей». Два лёгких мазка от крыльев носа к уголкам рта — для придания щекам безвольности, мешки под глазами и «землистый» № 5 поверх всего. На всё — около двадцати секунд — я мог бы наложить этот грим во сне. «Дом» выдержал девяносто два представления, прежде чем его экранизировали.

7

«Убийство Хьюи Лонга» — Хьюи Лонг (1892–1935) — личность прелюбопытная и противоречивая. Выходец из низов, он принадлежал к категории так называемых «самосотворённых людей». С детства не чурался никакой работы: стремился к образованию — трёхлетний курс юридического колледжа умудрился одолеть за восемь месяцев. Однако адвокатура была для него лишь трамплином к политической карьере. Он работал в различных структурах администрации штата Луизиана, занимал ряд выборных должностей, а в конце концов в 1928 году стал губернатором. Его предвыборным лозунгом было: «Все должны иметь долю в богатстве страны». Он обещал бесплатную раздачу ферм, бесплатное здравоохранение и многое другое, в результате чего завоевал множество сторонников. В то же время этот рыжий, курносый, веснушчатый человек с изрытым оспой лицом не признавал никаких юридических норм, применял малопочтенные методы для достижения своих целей и т. д. В 1931 году он был избран сенатором США от Луизианы, а в 1932 — способствовал выдвижению и избранию Франклнна Делано Рузвельта президентом.

Утверждали, что он больше Рузвельт, чем сам Рузвельт, и потому, естественно, вскоре стал заклятым врагом автора «Нового курса». Погиб он от пули человека, которому не понравилась его предвыборная речь на митинге в Луизиане. Иные из современников утверждали, что после смерти Лонга фашизм в Америке стал невозможен. Его судьба была положена американским писателем Робертом Пенном Уорреном в основу романа «Вся королевская рать».

Я повернулся к Бродбенту. Тот ахнул:

— Господи! Прямо не верится…

Продолжая быть Бенни Греем, я даже не улыбнулся. Он и вообразить себе не мог, что вполне можно обойтись без грима! С гримом, конечно, проще, но мне он нужен был исключительно для Бродбента. Он, в простоте душевной, полагал, что всё дело в краске да пудре.

А Бродбент всё ещё глазел на меня.

— Слу-ушайте, — умерив голос, протянул он, — а нельзя ли со мной проделать похожую шутку? Только быстро.

Я уже собрался ответить «нет», но тут понял, что это — своего рода вызов моему мастерству. Ужасно захотелось сказать: попади он в руки отцу, через пять минут мог бы смело отправляться торговать на улице конфетами. Однако я придумал нечто получше.

— Вы просто хотите, чтоб вас не узнали?

— Да-да! Можно меня наштукатурить как следует, налепить фальшивый нос, или ещё там чего?..

Я покачал головой:

— Как бы я вас ни «штукатурил», всё равно будете не лучше мальчишки на маскараде. Играть-то вы не умеете, и учиться поздновато. Ваше лицо трогать не будем.

— Всё же… Если приделать мне этакий рубильник…

— Послушайте, «этакий рубильник» только привлечёт к вам внимание, будьте уверены! Как вам понравится, если кто-нибудь из знакомых увидев вас, скажет: «А здорово этот верзила похож на Дэка Бродбента! Прямо вылитый, разве что нос другой!»?

— А? Меня такое устроит. То есть, пока он уверен, что это не я. Я-то сейчас должен быть… В общем, на Земле меня нет.

— Он будет абсолютно уверен, что это не вы. Походка — вот ваша основная беда. Мы её поменяем, и это будете вовсе не вы, а любой другой высокий, плечистый парень, немного смахивающий на Дэка Бродбента.

— О'кей. Как я должен ходить?

— Нет, вы этому не научитесь. Мы заставим вас ходить, как надо.

— Это как?

— Насыплем, хотя бы, мелких камешков в носки башмаков. Это вынудит вас опираться больше на пятки и ходить прямее. Таким образом вы избавитесь от скрюченности и кошачьих повадок космача. М-мм… А плечи стянем сзади лентой, чтобы вы их не забывали малость развести в стороны. О! За глаза хватит!

— Думаете, стоит изменить походку, и меня не засветят?

— Мало того — никто не сможет сказать, почему так уверен, что перед ним не вы. Подсознательная уверенность в этом не оставит никаких сомнений. Можно, если хотите, поработать ещё и с лицом; просто ради вашего спокойствия…

Мы вышли из ванной. Я, конечно, оставался Бенни Греем: если уж вошёл в роль, требуется некоторое усилие, чтоб вновь стать самим собой. Дюбуа занимался видеофоном. Он поднял глаза, увидел меня, и у него отвисла челюсть. Джок, как ошпаренный, вылетел из «тихого уголка» и заорал:

— Это ещё кто?! Где актёр?

На меня он посмотрел лишь мельком: Серый Бенни — этакий вялый, неприглядный мужичонка, смотреть не на что.

— Какой актёр? — поинтересовался я — ровным, бесцветным голосом Бенни. Дюбуа одарил меня ещё одним взглядом и вновь отвернулся бы, кабы не обратил внимания на одежду. Бродбент, расхохотавшись, хлопнул товарища по плечу:

— Тебе, помнится, не нравилась его игра?!

Затем, уже другим тоном:

— Со всеми успел связаться?

— Д… да, — Дюбуа, совершенно убитый, ещё раз посмотрел на меня и отвёл взгляд.