Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Звездочка моя!
Шрифт:
Я в черном, я в черном, Как смерти цветок, Я плачу, я плачу, а в горле — комок. Не любят, не ждут, Я одна, я одна. Не ем и не пью, Я почти не видна. Зажмурюсь, закроюсь, И рот на замок. Я в черном, я в черном… Ну кто бы помог?

Я

записала эту песню в школьную тетрадь, а потом выдрала страницу, чтобы дома вложить в фиолетовый блокнотик с бархатной обложкой. Но песня выпала из тетради, когда я выходила из класса на обед, и моя учительница Люси подняла листик. О нет, нет, нет.

Она посмотрела на листок, а потом на меня. В ее взгляде мелькнуло беспокойство:

— Что это, Солнце?

— Ничего, Люси, — с глупым видом ответила я.

— Это ты написала? Оно очень грустное.

Я заметила, как Красотка ткнула Сирению в бок.

— Наша Уродина сочинила стишок! — с удовольствием сообщила она.

— Прочитай вслух, Люси! — с мольбой сказала Сирения.

Люси вытянула мой листик. О нет, пожалуйста, только бы она не читала. Они все будут смеяться надо мной, и я умру!

— Вслух не могу, оно слишком личное, — ответила Люси.

Девчонки еще сильней захихикали:

— Люси имеет в виду, что оно непристойное.

— Вот наша Уродина какая! А думала, что она ругаться не умеет.

— Сходите-ка вы обе пообедать, — сказала Люси.

Учителя в моей школе никогда не дают прямых указаний, но Люси таким строгим тоном дала этот совет, что обе девчонки тут же исчезли. Я тоже хотела уйти, но Люси подозвала меня:

— Солнце, надо поговорить. Сядь поближе.

— Верните мне, пожалуйста, мою песню, — тихо сказала я.

— Да-да, конечно. Так это песня? А как звучит мелодия?

Я пожала плечами, хотя уже давным-давно все придумала. Поется на высоких нотах, ритм отбивается как в религиозных песнопениях.

— Очень хорошие стихи, — сказала Люси.

Я невольно обрадовалась ее словам, хотя вся ситуация очень унизительная.

— Но какие грустные! Неужели тебе так плохо, Солнце?

— Нет, со мной все в порядке, — ответила я.

Но она по-прежнему глядит на меня с беспокойством.

— У тебя в этой школе пока нет друзей, — сказала она нерешительно.

— Мне не нужны друзья, — соврала я. — Мне больше нравится быть одной.

— Но иногда тебе, наверное, очень одиноко. Ты уверяешь, что с тобой все в порядке, но вид у тебя очень грустный. Хочешь, я поговорю с девочками в классе, чтобы они были к тебе повнимательней?

— Только не с Красоткой и Сиренией!

— С ними, конечно же, нет, — согласилась Люси. — Но может, с другими?

— Нет, пожалуйста. Я в порядке, — умоляюще сказала я.

— Как у тебя дома дела? — спросила Люси, зайдя с другой стороны.

— И дома все хорошо, — наврала я. — Мне надо на обед, Люси.

И я ушла, потому что мне невыносима сама мысль рассказать о папе, который ушел из дома, и о маме, которая целыми днями рыдает, и о том, что я не знаю, как быть. Но Люси все равно узнала: завуч начальной школы поговорила с Клаудией. Бедная Конфетка описалась прямо в классе и страшно по этому поводу расстроилась.

Ей надели сухие трусики, а мокрые отдали в пластиковой коробочке. Эта коробка — символ позора для Конфетки, и она вся пунцовая от стыда. Ас тоже разгорячен и растрепан — он подрался.

— Пришлось рассказать учителям, что дома… полный… разлад. Я не хотела, чтобы Аса сильно ругали, когда он совсем не виноват, — рассказала Клаудия. — Он так расстроен. Я уверена, что он не хотел кусать того мальчика.

— Нет, хотел, — отозвался Ас. — Я Тигрмен, и я покусаю всех плохих людей!

Он зарычал и начал понарошку кусать Конфетку. В другой ситуации она бы просто оттолкнула его, но сейчас вся сжалась, и взгляд у нее потерянный. Я хотела обнять ее, но она съежилась и сунула в рот большой палец. Сумку с мокрыми трусиками она отпихнула в самый конец машины.

— Только не ко мне! Терпеть не могу, когда трусы воняют! — предательски выкрикнул Ас, хотя трусики наглухо упакованы и никакого запаха нет.

Конфетка разрыдалась.

— Не плачь, Конфетка, — сказала я. — У всех случаются неприятности. Ас сколько раз описывался сам, ты же знаешь.

— Я не писаюсь! — зарычал Ас.

— Он еще такой маленький, что это не считается, — горестно зарыдала Конфетка.

— Милая, это и правда не имеет значения, — сказала Клаудия. — Господи, а я сколько раз писала в трусики, когда была маленькой.

— Но не при всех же! — воскликнула Конфетка. — Я даже не поняла, как это случилось. Мне было грустно, потому что в классе говорили о наших папах, и вдруг — фшшш, из меня все полилось! И это все увидели, потому что подо мной появилась лужа, и все начали смеяться. Не рассказывай маме, Клаудия, ладно?

— Может быть, все-таки расскажем маме, что у тебя был неудачный день? — беспокойно сказала Клаудия.

Мы едем по дороге к нашему дому. Там нас поджидают фотографы, и Клаудия с трудом проезжает мимо них в ворота. Они щелкают затворами и слепят вспышками, хотя Клаудия крикнула им, чтобы они убирались. Ас скорчил им рожицу, а Конфетка в ужасе съежилась.

— Они увидят, что на мне не те трусики! Они сразу поймут, что я обмочилась! Помоги, помоги мне, они смотрят! — захныкала она.

— Не глупи, Конфетка, они никогда об этом не догадаются, — сказала я и подумала: что папарацци делают у наших ворот? Их сто лет не было. Может, папа вернулся, и мама ждала его на ступеньке с распростертыми объятьями, и фотографы отсняли их перемирие? Может, мама с папой снова влюбились и хотят начать семейную жизнь заново?

Вряд ли. Не похоже, что папа дома. Мама уже встала и задернула шторы, чтобы фотографы ничего не увидели в свои длиннофокусные объективы.

— Они уже все знают, — сказала она, чертыхнувшись. По дому она ходит с бокалом вина, постоянно его наполняя. Мама поцеловала Конфетку, рассеянно потрепала Аса по волосам и почти не слушает, что Клаудия рассказывает ей о школе.

— Ничего страшного не случилось. Есть вещи гораздо серьезней, — ответила мама. — Напои детей чаем, Клаудия, прошу тебя. У меня голова раскалывается.

— Еще бы она не раскалывалась — столько пить, — тихо сказала Клаудия, отводя Конфетку и Аса наверх умываться.

Поделиться с друзьями: