Звезды Эгера
Шрифт:
Сказав это, он сдернул с себя кожаный пояс и высыпал из него золото.
Жена его отсчитывала на столе деньги — наследство Гергея, вернее его военную добычу — и делала это с таким выражением лица, будто крысиные уши считала. Гергей рассовал монеты по карманам.
Несколько мгновений он еще помедлил, весь бледный смотрел на стариков и думал, не обязан ли он поблагодарить их за что-нибудь — ну хоть за то, что сберегли ему деньги. Но ведь не для него, а для своей дочери они берегли! Он молча поклонился и вышел.
Как лунатик
— Прошу прощенья!
Он прижался к стене, уступая дорогу другому господину, который шел с кем-то, важно закинув голову.
И как раз в эту минуту Гергей прочел на противоположных дверях фамилию Мекчеи.
Он вошел в комнату. Там не было никого. На столе горела свеча.
Гергей бросился на постель, и слезы хлынули у него из глаз, будто он хрену понюхал. Почему он плакал? Он и сам не знал. В кармане полно денег. С этого часа он вольный человек и сам себе господин. И все же юноша чувствовал себя покинутым сиротой.
Сколько оскорблений, сколько презрения пришлось ему вынести!
«Окаянный старик! Да что ж, у тебя и сердце деревянное?»
Веселые звуки рога огласили дворец — гостей приглашали к ужину.
В коридорах отворялись и захлопывались двери, по мраморным плитам застучали дамские, каблучки, зазвенели шпоры. Послышались слова приветствий.
— Ба, и ты здесь?
— Здравствуй, рад видеть тебя!
Деревянный, как у попугая, пронзительный женский голос крикнул: «Амалия!»
Потом наступила тишина, и дверь в комнату отворилась.
— Мекчеи… — тихо прозвучал нежный голосок.
Гергей вскочил.
Перед ним стояла Эва в розовом шелковом платье.
Изумление, тихий вскрик, и юноша с девушкой упали друг другу в объятия.
— Эва! Эвица моя!
— Гергей!
— Ты пойдешь со мной, Эва?
— Хоть на край света, Гергей!
За пышным столом, накрытым для ужина, под люстрой величиной с колесо телеги, при свете ста свечей сидело семьдесят человек; половина из них — придворные, остальные — родственники жениха.
Королева с сыном восседала во главе стола. Оба были в зеленых бархатных одеждах. На стене за их спиной висели венки, сплетенные в виде короны. По левую руку от королевы сидел монах Дердь, а рядом с маленьким королем — невеста и ее мать, напротив невесты — жених.
В начале ужина стояла тишина. Гости переговаривались шепотом. После третьего блюда монах Дердь поднялся и произнес тост в честь обрученных. В своей речи он назвал королеву счастливой звездой нареченных, невесту — белоснежной лилией, жениха — избранником счастья. И каждому из гостей он кинул словесный цветок — даже враги слушали его с удовольствием.
Беседа завязалась лишь тогда, когда на стол поставили лучшие вина. Разговаривали, конечно, тихо — каждый со своим соседом.
— Почему этот вечер называют «плачем»? — улыбаясь, спросила молодая особа с лукавыми глазками.
— Потому что невеста оплакивает свою девичью жизнь.
— Да ведь она же не плачет. Смотрите, какая веселая, словно радуется тому, что кончается девичья пора.
— Удивляюсь, как ее королева отпускает.
— Она и не отпускает. До сих пор Эва была придворной
девицей — теперь будет придворной дамой.Сперва решили было обойтись в этот вечер без музыки, но так как для свадьбы раздобыли где-то итальянского певца, королева согласилась, чтобы он и сегодня блеснул своим искусством.
Вошел итальянец — неуклюжий смуглый человек с короткой шеей, в сине-желтом итальянском костюме и с гитарой в руке.
Голос у него был хороший, только пел он слишком громко:
Годо орфанелла е жендо и фиори. [35]Во время пения невеста тихо и мечтательно сказала матери:
35
Радуюсь я, сиротка, иду и продаю цветы (ит.)
— Матушка, а что, если бы я сегодня умерла?
Ошеломленная мать испуганно взглянула на нее. Девушка улыбалась, а мать ответила ей с укоризной:
— Доченька, да что же это ты мелешь?
— А все-таки…
— Полно, полно тебе!
— А вы плакали бы обо мне?
— Мы с отцом померли бы вслед за тобой.
— А если б я воскресла через месяц, через два и пришла бы в ваш будайский домик?
Мать с удивлением уставилась на дочку.
Эва продолжала, улыбаясь:
— Тогда вы в могилке пожалели бы, что поторопились умереть.
Она поднялась. Стала за креслом королевы. Наклонилась и шепнула ей что-то на ухо. Королева улыбнулась и кивнула головой. Девушка поспешно вышла из комнаты.
Гости слушали певца. Его красивый баритон звучал все чище и на верхнем регистре даже звенел. Пение всем понравилось. Гости захлопали.
— Еще, еще, — сказала королева.
Певец чуть не час развлекал гостей.
Исчезновение Эвы заметила только ее мать, с беспокойством размышлявшая над словами дочери.
Когда итальянец кончил наконец свои песни, придверник крикнул:
— Новый певец! Безымянный!
Все обернулись к дверям и увидели тоненького юношу лет пятнадцати.
Он был в атласном костюме цвета черешни. Короткий кунтуш перехвачен был поясом, на котором висела маленькая сабля с позолоченной рукоятью.
Мальчик вошел, опустив голову. Длинные волосы закрывали ему лицо.
Он преклонил колена перед королевой, потом поднялся и откинул кудри с лица.
Гости так и ахнули от удивления: певцом оказалась сама невеста.
Один из пажей королевы нес за нею позолоченную арфу и передал ее Эве посреди зала. Девушка привычными пальцами пробежала по струнам и запела.
В честь королевы она начала с польской песни, которой та сама ее выучила. Зазвенел чудесный, серебристый голос. Слушатели затаили дыхание.
Потом она пела вперемежку венгерские, грустные румынские, итальянские, французские, хорватские и сербские песни.
После каждой песни гости восторженно рукоплескали. Аплодировал и итальянец.
— Ну и бесенок! — промолвил сосед Мекчеи — седоусый вельможа-придворный. — Вот поглядишь, братец, она еще и станцует нам.
— Она всегда такая веселая? — спросил Мекчеи.