Звезды мудрого Бируни

«Невеста», – подумал Якуб. Он остановился и, улыбаясь, посмотрел на веселую зардевшуюся Гюльсору. Они стояли под цветущей яблоней, и девушка показалась Якубу такой же прекрасной, какой прекрасной была весна в этом горном селении.

– Расскажи, как ты живешь, Гюльсора? Ты так выросла и похорошела! Ты помнишь Багдад?

– Все помню, – прошептала Гюльсора. – Разве можно это забыть? Да благословит тебя аллах! – Легким движением руки Гюльсора незаметно смахнула слезинку. – Мы живем хорошо, мы у добрых людей, они заменили нам отца и мать. Когда мы жили в Ведаре, старый писец учил нас грамоте. Я знаю стихи Рудаки…

– Прочти что-нибудь, Гюльсора!

Девушка в смущении спрятала глаза под тяжелыми черными ресницами. Ей еще никогда не приходилось читать на память любимые стихи. Их слышали только речка да вот эта яблоня. Даже Джафару она не решалась читать вслух. Но Якуб ждал, ему нельзя отказать.

– Прочту про весну, – прошептала Гюльсора, глядя куда-то далеко, мимо Якуба, на ясное синее небо, простершееся над изумрудными склонами гор.

Казалось, ночью на декабрь апрель обрушился с высот,Покрыл ковром цветочным дол и влажной пылью – небосвод,Омытые слезами туч, сады оделись в яркий шелк,И пряной амбры аромат весенний ветер нам несет.Под вечер заблистал в полях тюльпана пурпур огневой,В лазури скрытое творцом явил нам облаков полет.Девушка сделала паузу, вспоминая забытые строки:Цветок смеется мне вдали – иль то зовет меня Лайли,Рыдая, облако пройдет – Маджнун, быть может, слезы льет.И пахнет розами ручей, как будто милая мояОмыла розы щек своих в голубизне прозрачных вод.Ей стоит косу распустить – и сто сердец блаженство пьют,Но двести кровью изойдут, лишь гневный взор она метнет… [51]

51

Перевод В. Левика.

Гюльсора рассмеялась.

– Я вижу, тебе полюбились эти стихи, – сказала она. – Но вот что удивительно: учитель говорил, будто поэт был от рождения слепым. Возможно ли это? Как же он мог так тонко почувствовать красоту окружающего мира? Когда я думаю об этом, мне становится грустно за него. Ведь он не видел всего этого!

– О нем рассказывают удивительные вещи, – сказал Якуб. – Он родился слепым, но был так смышлен и одарен такой необыкновенной памятью, что к восьми годам уже знал наизусть весь коран. Потом он стал складывать стихи, а так как бог одарил его чудесным голосом, он сделался певцом и, читая свои стихи, одновременно играл на лютне. Слух о нем дошел до Насра, сына Ахмада Саманида, который был эмиром Хорасана, и тот приблизил его к себе. Поэт стал богатым человеком. О нем сохранилось предание, будто у него было двести рабов и четыреста верблюдов, которые повсюду следовали за ним, груженные поклажей. Предание говорит, будто его стихи составляют сто тетрадей и ожерелья его касид наполнены бесподобными наставлениями…

– Вот и хорошо! – воскликнула Гюльсора. – Теперь я знаю о моем любимом поэте все, что мне хотелось бы знать.

– А ты читала его стихи о любимой? – спросил Якуб.

– Читала, только не запомнила.

– А я помню; когда-нибудь я прочту их тебе, Гюльсора…

Якуб видел смущение девушки и подумал, что сейчас не время читать эти стихи.

– А у тебя есть жених? – вдруг спросил Якуб.

– Сватались, – тихо ответила Гюльсора, – но жениха еще нет. Рудоба говорит, что мое сердце еще не проснулось. К тому же я не хочу покидать дом Ибрагима. Я полюбила Ибрагима и добрую Рудобу.

– Я бы очень хотел показать тебя моей матери, Гюльсора. Ты бы ей понравилась…

Они стояли над шумным горным потоком. Порыв ветра, коснувшись розовых лепестков яблони, оборвал их, и лепестки посыпались душистым дождем на головы молодых, счастливых. Гюльсора смотрела на лепестки цветов, уносимые потоком, и спрашивала себя: может быть, пришло счастье?..

– Посмотри, Гюльсора, – сказал Якуб, – эта яблоня осыпает нас своими цветами и словно благословляет на счастливую жизнь. Ты бы согласилась поехать со мной?.. Стать моей женой?

– Я?!

В глазах девушки Якуб увидел испуг. Это было так неожиданно и удивительно хорошо. Ведь все эти годы Гюльсора хранила и лелеяла мечту увидеть этого доброго и благородного юношу, он запомнился ей на всю жизнь. Он был для нее сказочным принцем, желанным и недосягаемым. Девушка прекрасно знала, что этот принц, может быть, никогда не встретится с ней. И вот он здесь! А вокруг такая цветущая весна, самая прекрасная весна за все ее шестнадцать лет! И разве не чудо его появление здесь? И разве не чудо то, что он не женат? Что могло ему помешать жениться на самой богатой и самой красивой девушке Бухары? Но как поверить в такое чудо? Разве может случиться так, чтобы столь богатый, красивый и ученый господин пожелал жениться на ней?.. Может быть, ей послышалось? Но нет… Он в самом деле сказал эти слова! Это правда! Если это так, то может ли быть большее счастье на земле!

Гюльсора молчала, но глаза ее уже ответили Якубу, и он понял это. Взяв в руки тонкие, словно прозрачные, кисти рук Гюльсоры, Якуб спросил:

– Ты согласна, Гюльсора? Ты поедешь со мной? Когда я увидел тебя, освещенную огоньком маленького светильника, я тотчас же подумал, что ты послана мне аллахом. Не могу понять, как случилось, что, лишившись перстня с драгоценным изумрудом, который охранял меня от чар любви, я все же никого не полюбил, не женился. В этом наше счастье, Гюльсора. Теперь мне следует только повидать отца с матерью и получить от них благословение. Они будут рады. Их удручало мое одиночество, а мое увлечение науками казалось им губительным.

– Но ведь я совсем бедна, Якуб. Я сирота. На всем свете у меня есть только брат Джафар, который моложе меня и ничего не имеет. Но у него золотые руки. Вот ты увидишь, какие он делает росписи на сосудах. Я нигде не видела таких красивых глиняных блюд. И грамота ему пригодилась в этом деле. Вот ты посмотришь, какие поучительные надписи он делает на сосудах.

– Разве он не занимался ткачеством? – удивился Якуб. – Я думал, он стал помощником Ибрагима.

– По соседству с нами был гончар, и Джафару очень понравилось его занятие. Он стал ему помогать и многому научился. А когда мы покинули Ведар и очутились в этом маленьком селении, Джафар стал сам работать, и так хорошо у него все ладится! Когда Ибрагим отправился вчера на самаркандский базар с тканями, Джафар последовал за ним, захватив с собой много красивых сосудов. Он обязательно привезет немного денег и отдаст их мне для праздничного наряда.

– Не беспокойся, Гюльсора, я обо всем позабочусь. У нас будут деньги и на свадьбу и на подарки. Ты говоришь, что у тебя никого нет на свете, кроме Джафара. Но ведь ты сама говорила, что Ибрагим и Рудоба любят тебя, как родную дочь. И разве я не близкий тебе человек? Я позабочусь о тебе. Не думай, я не рассчитываю на наследство, на щедрость отца, – я могу поступить на службу и стать чиновником дивана при дворе какого-нибудь правителя. Науки, которым я посвятил много лет, дают мне право на благородное занятие и достойное вознаграждение. Все, чем я буду владеть, Гюльсора, все это будет принадлежать тебе. Ты не должна думать о деньгах. Ты сама сокровище. Я вернусь в Бухару, расскажу обо всем родителям, а потом приеду за тобой. Ты согласна, Гюльсора?

– Я буду считать дни и часы, Якуб, и буду каждый день приходить к этой яблоне и ждать тебя вот на этой тропинке. Только скорее бы ты вернулся!

Им больше не пришлось говорить, потому что на тропинке показались всадники. Якуб сразу же узнал их – Ибрагима с черной посеребренной бородой и черноглазого красивого юношу с курчавыми волосами и смуглым приятным лицом.

– С кем же это Гюльсора? – спросил Джафар, останавливаясь у яблони и кланяясь Якубу.

Внимательно посмотрев в лицо Якубу, Ибрагим нерешительно ответил:

– Должно быть, к нам пожаловал Якуб ибн Мухаммад?.. Так мне почему-то кажется. Да благословит тебя аллах! Ты очень возмужал.

– Конечно, Якуб! – воскликнула Гюльсора. – Разве ты не узнал его, Джафар?

– Прошло много лет, – заметил Якуб, подходя к Джафару и ласково тронув плечо юноши. – И все же меня легче узнать, я меньше изменился, чем вы, мои юные друзья! А вот Ибрагим, искуснейший из всех известных мне ткачей на свете, совсем не изменился, если не считать небольшого количества серебра, которым он украсил свою бороду.