Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей

— Отец бы, что сказал на твоё извинение?

— Он улыбнулся бы… На всех фотографиях мне улыбается. Даже там, где мне казалось, что у него острый, тяжёлый взгляд и мне смотреть трудно ему в глаза. Папин взгляд я не выдерживал. Мне было сложно смотреть глаза в глаза. Сейчас оказывается он мне улыбается.

(А не “виноват” ли мой пациент в том, что он при жизни своего отца, блокировал его известность своей известностью.)

— Как переживал отец, что появился второй Акопян, который затмил первого Акопяна.

— Приходили и ему говорили. Какой у вас талантливый сын!.. Это его и радовало, видимо, и в то же время… не то, что огорчало… раздражало…

— Видимо вы не хотели, чтобы отец тоже появлялся, чтобы не было путаницы Акопянов. Пусть он лучше сидит у себя дома…

— Поэтому я и рвался в живопись, в режиссуру… но..

— Вы бы не хотели путаницы среди Акопянов… в 60-х, 70-х отца ещё помнили, а сейчас ведь не помнят и в этом и ваша заслуга может быть? Амаяка все знают… Арутюна забыли или вообще не знают.

— Нет… это же так естественно. Человек уходит на покой, в силу того, что он устал бороться за себя, за близких… Сейчас ему не нужно бороться за свою семью. Сейчас сын держит высоко его флаг.

(И всё-таки мой пациент чувствует, что виноват перед своим отцом, что затмил его и в знак прощения желает поставить ему памятник. Оправдаться перед отцом. За то, что вы в своё время при жизни памятник ему не поставил.)

— Ведь можно было при жизни ему памятник сделать. А вы этого не сделали… Вы хотите мёртвому отцу ставить памятник…

— Умница… вы говорите правильно…

— Вы это делаете уже после того, как у вас возникла жалость к нему… а тогда при жизни можно было ему это сделать и сказать “Пап я всё для тебя сделал”…

— Я очень сожалею, что именно в тот момент, когда он видимо очень нуждался в нашей помощи, в какой… я был так занят собой, решением своих вопросов… я преподавал в Испании… я был занят фильмом…

— А вы не переживали из-за того, что он не хотел вас видеть?

— Он просто в силу своей болезни перестал нас узнавать… Но как вы хорошо сказали, почему я при жизни не поставил своему отцу памятник… при жизни…

(Мой пациент сильно переживает, вздыхает, на глазах слеза.)

— А почему?

— Я больше думал о том, что не отцу, а мне пора поставить памятник себе. Что-то меня люди как-то мало ценят. Пора уж мне поставить памятник! Вот как я думал…

— Именно тень от вашего памятника, который вы себе всё-таки поставили, падала на отца. Он был в тени вашего памятника. Вы являетесь частью эстрадной, оригинально-жанровой российской культуры. Бесспорно…

— Я это прекрасно понимаю, какой фундамент, мощная энергетическая торнадо…

Да… да… со мной так никто не говорил… я боялся на эти темы говорить… о памятниках… но за то сегодня я маме говорю, мама я плохой сын… я плохой сын…

— Для мамы… и для отца?

— Я был плохим сыном для своего отца… наверное… (сомневается) всё, что я для него сделал, это крохи… он для меня сделал гораздо больше…

Ощущение раскрытого комплекса вины вероятнее и была основой депрессии моего пациента. Катарсис был. Мой пациент осознал сейчас свою вину и поэтому ему будет легче.

Пациент вышел из кабинета. За окном раздался детский смех. Я взглянул в окно и увидел, как дворовая детвора окружила Акопяна. Мой пациент показывал фокусы. Я увидел лица детей… Теперь на моих глазах появилась слеза… Великий иллюзионист-манипулятор Арутюн Акопян был бы в эти секунды очень доволен своим сыном — не менее великим лицедеем, актёром и, конечно, фокусником Амаяком Акопяном.

РЕЖИССЁР-ПОСТАНОВЩИК АНДРЕЙ ЖИТИНКИН

— На вашем лице позитивное переживание… О чём оно?

— У меня сегодня хорошее настроение потому, что весной очень падают рейтинги посещаемости спектаклей и многие спектакли в некоторых театрах отменяются, а у меня аншлаги и это очень приятно… Сегодня был спектакль который прошёл на аншлаге, но это всё таки 600 мест, а сегодня спектакль “Хомо-эректус” — это комедия о свингерах в театре сатиры, там тысячу двести мест…

— Спектакли — это прекрасно, это ваша деятельность, а в личном плане есть какие-то переживания. Есть личные проблемы?

— У меня на самом деле… (Вероятнее мой пациент проговорил внутрь себя “есть проблемы”. В дальнейшем будем называть это опущением. Эти опущения у пациента будут подсознательно возникать в течении всего сеанса. Порой они будут появляться не потому, что пациент будет чего-то утаивать, а потому, что это настолько само собой понятно, что этого, почему-то, согласно моему пациенту, уже можно не произносить. Пациент как бы это говорит про себя, но кому? С кем он в диалоге? Это будет придавать особую мелодику безусловно талантливой речи моего пациента.) — Примечания Рамиля Гарифуллина по ходу сеанса.

Я понимаю, о чём вы спрашиваете. Меня единственное, что по настоящему тревожит, это, конечно, здоровье моих родителей… Они у меня учёные и они до сих пор, вы представьте себе… (Опущение слова “работают”), они учёные-физики, они работали на космос, такие секретные немножко вещи, это внутренняя обшивка несгораемых кораблей из полиуретана и т. п. всё сгорит к чёртовой матери, а обшивка останется… (На лице пациента выражение“ А моих родителей уже не будет.” У моего пациента есть чувство тревоги за здоровье своих родителей.)

— Мы все мысленно проигрываем себе, что наши близкие и мы сами не вечны…

— Нет… я в этом смысле более оптимистичен, я очень привык их видеть энергичными с детства. Поэтому я считаю, что это правильно, чтобы они были активными настолько, насколько они могут, потому, что внутренний тонус, гармония внутреннего и внешнего, чтобы они были востребованы — это самое ценное в жизни… поверьте…

— Благодаря чему родители сформировали вас, как нечто, чем вы сейчас являетесь? — У меня ситуация исключительная потому, что я воспитывался в такой атмосфере, что мне было разрешено всё. Мои родители, я не знаю, были продвинуты настолько, что были в контексте американских исследований. Мне было настолько разрешено всё, что меня рано научили читать. Я помню, что в лет восемь, я в первый раз прочитал скажем Мопассана, детской ручкой я с книжной полки снял Мопассана и прочитал. Кстати, потом я его поставил, мне было уже за тридцать… с Сашей Домогаровым и Тереховой, но я помню детское ощущение, я тогда конечно ничего не понимал в смысле эротических всяких вещей, но мне было интересно, что какой-то дядька так замечательно движется наверх по карьере, вот это я понял, что он очень такой, в этом смысле упёртый… да… это остаётся… я помню запах книг, особенно старинных с гравюрами, особенно пергамент на бумаге, это всё осталось…Вы помните в “Зеркале” Тарковского мальчик да… семена падают на книжки, он листает тоже старые книжки, гравюры… вот это моё детство потому, что я настолько увлёкся как бы тем, что они мне вручили… и читал много..