Звезды-свидетели
Шрифт:
— Да, открыто, — услышал он и разозлился, что ему в собственном же доме позволяют войти в собственную спальню.
Он вошел и увидел Нину, по-прежнему укутанную в халат, усевшуюся по-турецки на постели и рассматривавшую ногти.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила она ласково, как если бы это он снимал у нее комнату.
— Послушайте, Нина, — он порывистым движением опустился на краешек кровати и, чувствуя, что не владеет собой, взмолился: — Прошу вас, оставьте меня! Я не знаю, что такое произошло в вашей жизни… вы рассказали мне душещипательную историю… Я понимаю, всякое могло с вами произойти, но у вас своя жизнь, а у меня — своя. Мне только что позвонил мой продюсер, с завтрашнего дня у меня
— Но я не могу! Я же вам все объяснила! Я не хочу в тюрьму! Если я поселюсь в другом месте, то меня сразу же заметят, вычислят и сдадут, а вы — нет. Вы — хороший, добрый, великодушный человек, мне вас бог послал! Вы были когда-нибудь в тюрьме?
— Упаси господь!
— Вот! И я тоже туда не хочу. Тем более из-за каких-то подонков!
— Хорошо, тогда ответьте мне на один вопрос. Вы сказали, что убили двоих человек…
— Они не люди, они — нелюди!
— Но кто вам дал право судить их?
— Послушайте, я не судила их. Просто я защищалась, понимаете? К тому же я находилась в таком состоянии…
— Но вас же не пытались изнасиловать? Вы могли просто убежать.
— А я и убежала! Но предварительно пальнула в них.
— И что вы сейчас чувствуете?
— Вы хотите знать, не переживаю ли я? Не испытываю ли я страха перед их призраками и все такое прочее? Так вот — нет и еще раз нет! Я рада, что никогда в жизни не увижу больше этих подонков!
— Но ведь когда-то вы любили своего мужа?
— В том-то и дело… — Голос ее дрогнул. — Я любила, я воспринимала его как свою защиту, опору, у нас с ним все хорошо было… И вдруг — такое! Нет, вы только представьте себе, что ваша жена, например, заявляется к вам и требует, чтобы вы переспали с ее подружкой, которой она задолжала крупную сумму! И подружка — вот она, тут же рядом! Начинает раздеваться… Поначалу вы, может, воспримете все это как дурную шутку. Даже рассмеетесь, а потом поймете, что шутка-то пошлая, мерзкая, если вы, конечно, культурный человек!
— Я все понимаю. Но стрелять-то я в жену не стану!
— Знаете что? Не зарекайтесь! Когда-нибудь и вам тоже захочется пальнуть в кого-нибудь. Просто вам повезло, что у вас не возникло таких жизненных обстоятельств!
— И вы не каркайте!
А он, оказывается, снова перешел с ней на «вы». Но вовсе не из-за уважения к ней, а чтобы подчеркнуть — что они слишком далеки друг от друга.
Самое время было пригрозить ей — несмотря на то что она задумала в отношении его, он готов сию же минуту позвонить в милицию и сдать ее — тотчас. Но он не сделал этого. Смалодушничал. И подумал как бы вдогонку своим чувствам: он таков, каков есть. А будь он другим человеком, то и музыка его была бы другой. Кроме того, все знают, что он — человек с фантазией, с тайной, а потому… пусть себе поживет в его доме эта малахольная! Даже если она — убийца. Если все это и раскроется — ну и что? Он мысленно увидел заголовки в газетах и журналах (Рубин-то расстарается, когда почует шанс на бесплатную рекламу): «В доме известного композитора Германа Родионова целый месяц (или год, два!) жила девушка-убийца».Или: «Композитор и убийца — что их связывало, кроме творчества?»Быть может, к тому времени он уже напишет музыку к фильму, и хорошая реклама автору будет обеспечена.
«Ты дурак, Гера», — сказал он, однако, сам себе, вернувшись в гостиную. Взбил подушку, лег на диван и укрылся пледом. На экране телевизора разыгрывались нешуточные страсти очередного мелодраматического сериала.
Захотелось ему, видите ли, таких же страстей, впечатлений, острых ощущений? Пусть она поживет… Пусть.4
Ночью он проснулся и понял, что забыл запереть курятник. Выглянул в окно — поднялась метель. Надел куртку с капюшоном, вышел на крыльцо и, как в холодную воду, бросился в вихри пурги. Мелкими перебежками, проваливаясь в густо наметенные, голубые от света единственного фонаря сугробы, он добрался до выложенного из кирпича курятника, посветил фонариком — все куры, похоже, живы, они сидели, тесно прижавшись друг к другу, на жердочках, мигая своими смешными нижними веками. В двух ящиках, устланных соломой, он нашел шесть розоватых, очень холодных яиц.
«Известный композитор выращивает кур в киселевском лесу…»
Вернулся в дом, дрожа от холода. Выложил свою добычу в миску, поставил ее на стол. Включил чайник.
— Что случилось? — Нина появилась ниоткуда. Стояла и смотрела на него, прислонясь к дверному косяку. Одетая, но сонная, хмурая, с выражением лица, как у маленькой девочки, которую разбудили слишком рано, чтобы отвести за ручку в детский сад.
— Курочек забыл запереть, — честно признался он. А что, пусть знает, как он здесь живет, раз собралась составить ему компанию! — Испугался, что они замерзнут.
— Ну и что? Живы? — Нет, она не иронизировала.
— Живы. Даже несколько яиц принес. Хотя, думаю, скоро они перестанут нестись.
— От холода?
Он кивнул:
— Извини, что разбудил.
— Ничего. Просто я испугалась. Подумала, что ты позвонил в милицию и они уже приехали, чтобы взять меня. Тепленькую. — Она поджала губы.
— Нет, я не сделаю этого.
Она посмотрела на него так, что у него сжалось сердце. Он вдруг вспомнил ее слова о том, что ей не у кого спрятаться. Он не представлял себе, как это возможно — так прожить пусть и небольшую жизнь, чтобы не заиметь никаких друзей. Но у него своя жизнь, у нее — своя.
— Будешь чай пить?
— Буду. Мне и есть почему-то захотелось. Знаешь, когда ты кормил меня вечером, мне, если честно, кусок в горло не лез. А сейчас, когда ты внятно сказал, что не сдашь меня, у меня вдруг проснулся аппетит.
— Чего ты хочешь?
— А ты можешь поджарить эти яйца? — Она как-то криво, но ужасно мило улыбнулась, как если бы нечаянно (по привычке) попросила черной икры или трюфелей.
— Могу. Только не эти. Эти замерзли. Они не разобьются. Остекленели от мороза. Я приготовлю вчерашние?
— Хорошо.
Он поставил сковородку на плиту, бросил туда кусок сливочного масла.
И тут она соскользнула спиной по косяку, села на корточки, обняла ладонями лицо и разрыдалась.
— Ну-ну, — он бросился к ней, обхватил за плечи, поднял ее и усадил за стол. — Говорю же, все будет нормально!
Масло зашипело. Он разбил на сковородку четыре яйца, посолил. В кухне вкусно запахло.
— Конечно, мне трудно понять твои чувства, к тому же у меня характер такой, я вообще мало кому верю. Но я не мог поступить иначе — не мог искренне обрадоваться тому, что внезапно в мою жизнь вторглась женщина с таким криминальным… даже не знаю, как и сказать… прошлым или настоящим.
— Спаси меня, пожалуйста! — Она оживала прямо на глазах. Из чужой и казавшейся бесчувственной особы она превращалась в остро переживающую свою беду молодую женщину. Словно до нее только сейчас начал доходить весь трагизм произошедшего. — Вадима все равно не вернешь… Я понимаю, что поступила так сгоряча, что надо было действительно, как ты и сказал, просто убежать… Но что сделано, то сделано. Просто возмущению моему не было предела. Я так ненавидела их, так презирала, я решила, что они оба вообще не имеют права на жизнь!