Звирьмариллион

О ТУРИНЕ ТУРАМБАРЕ

Уно, уно, уно, ун моменто

Уно, уно, уно сантименто...

Белагунд родил Риан и Морвен, Риан родила Туора, Морвен родила Турина, а ещё Белагунд родил Лалайт, а Морвен родила Ниенор, но жизнь показала, что лучше бы они этого не делали.

Итак, жена Хурина Морвен родила Турина и отправила его в Дориат к Тинголу. После истории с Береном Тингол очень изменился, подобрел и, махнув рукою на секретность ("А, всё равно у меня двор уже не королевский, а так, проходной!"), отдался король воспитанию маленького человёночка. Турин рос, мужал, учился давить встречных орков, и казалось, что всё хорошо. Но как-то раз зашёл Турин после боевых pазвлечений пропустить стаканчик в дворцовом буфете, а какой-то эльф из местных, Саэрос по имени, язвительно прошёлся относительно людских женщин вообще и Туриновской мамаши в частности. Натурально организовалась классическая драка в салуне с битием посуды и опрокидыванием столов, и опять дали себя знать эльфийские злопамятность и манера тянуть ссоры до бесконечности. Был бы Саэрос человеком, так уже часа через два сидели бы они с Турином в обнимку, со смехом вспоминая рожу буфетчика, когда на него рушилась стойка, но Саэрос был в натуре эльф. На следующий день он продолжил конфликт, но случилось так, что Турин оказался сильнее, а Саэрос хилее, чем они думали сами, и кончилось всё по-мокрому. И сбежал Турин из Дориата, не обращая внимания на доносящиеся вслед крики Тингола: "Вернись, я всё прощу!" считая, что от добра добра не ищут. После этого у Турина всё пошло наперекосяк, и всё, за что бы он ни брался, выходило неправильно. Друга своего убил, дракона не дорезал, Нарготронд довёл до разрушения, любимую эльфиянку потерял, а собственной сестре сделал ребенка, и она утопилась, потом ещё одного друга убил - словом, не жизнь пошла, а сплошные неприятности. Надоело это Турину настолько, что в конце концов он и сам зарезался. Это очень грустная история. В общем, все умерли.

О РАЗРУШЕНИИ ДОРИАТА

Дальше было ещё хуже. Коварный Моргот решил окончательно добить Хурина, и так морально надломленного хорошим обращением в темнице, и выпустил его на волю. Престарелый герой добрёл до тех мест, где начинался Гондолин, и попытался докричаться до Тургона, но тот сказал:

– Товарищи! Враг, который обычно просто не дремлет, теперь и вовсе не спит. Поэтому бдительность, товарищи, должна быть превыше всего. Я всегда уважал Хурина за его героизм, но тем не менее в Гондолин не пущу.

Так что Хурин довольно долго шумел впустую, а агенты Моргота снимали пеленги с его криков и делали на карте засечки. Следующую остановку Хурин сделал в разрушенном и разграбленном, но в то же время почему-то сказочно богатом Нарготронде, откуда прихватил самое дорогое из изделий гномов - ожерелье Наугламир, а почему его не утащил никто до того, можно только смутно догадываться. С этим ожерельем Хурин пришёл в Дориат и швырнул его с гневными словами к ногам Тингола, припомнив королю и Турина, и Берена с Финродом. За мужа ответила Мелиан:

– Хурин, тебя околдовал Моргот, и ты всё видишь в превратном свете. На самом деле всё было по-другому... запоминай: по-другому... по-другому...

Долго стоял Хурин неподвижно, лишь чуть покачиваясь в такт словам Мелиан и глядя ей в глаза. И он поднял с пола ожерелье, и с поклоном подал его Тинголу, сказав при этом уже совсем другим тоном:

– Прими, о вождь эту скромную вещицу, а я, пожалуй, брошусь в море, чтоб не смущать своим видом благородных и возвышенных, и не напоминать им о грустном.

Говорят, он так и сделал, а Тингол, узнав об этом, восхищено поцеловал супруге руку. Потом он оглядел Наугламир и решил, что не худо бы вправить в него Береновский сильмариль. Недолго думая, он вызвал гномов, дал задание и стоял у них над душой на протяжении всей работы. Гномы оказались тоже не промах и под конец заявили:

– Ну всё, пока, мы пошли.

– То есть как пошли?

– А вот так. Бусики эти отцы наши не для тебя делали, а для Финрода, которого волк скушал исключительно через твою же затею. Улавливаешь?

Тингол уловил.

– Ах вы ..... (термин опущен) ...... (глагол опущен) ....... (прилагательное опущено)!

Эти слова окончательно разъярили гномов, и великий король Тингол Серая Мантия первый и последний раз в своей жизни понял, что такое всерьёз ответить за свои слова. Само собой несдержанных гномов тоже порезали, но некачественно, и двое сумели сбежать в свой Ногрод, где два с половиной месяца подряд рассказывали о подлости и вероломстве эльфов.

А тем временем в Дориате происходили плохие перемены. Со смертью Тингола Мелиан больше ничто не удерживало в Средиземье такие мелочи, как целый народ, продолжающий на неё надеяться, или дочка с внуком в счёт не шли. Мелиан наказала беречь сильмариль, сняла напряжение с колючей проволоки и отвалила, не мешкая. Гномы же собрали войско, пришли в Дориат и учинили резню, а изнежившиеся за сотни лет безбедной жизни режимные эльфы оказать сопротивление не сумели. Но случилось так, что когда гномье войско с победоносным видом возвращалось обратно, лес наполнился звуками рогов, и посыпались стрелы - это Берен решил тряхнуть стариной, и вместе со своим сыном Диором во главе отряда зелёных эльфов совершил очередной акт возмездия, и ни один из гномов не добрался до дома. В качестве военного трофея Берену достался Наугламир с сильмарилем и проклятие гномьего короля впридачу. Берен огорчился и приказал бросить остальные сокровища в реку, видимо опасаясь, что и их кто-нибудь проклянёт. После этого прославленный герой вернулся к жене, а Диор отправился царствовать и править тем, что от Дориата осталось.

Как-то раз осенней ночью в двери Менегрота кто-то постучался, и оказался этот кто-то ни много ни мало, а повелителем зелёных эльфов. Молча подал зелёный молодому королю шкатулку, а в ней лежал всё тот же Наугламир. Диор взглянул на него и понял две вещи - что Берен/Лютиен окончательно померли, и что зелёный повелитель оказался умнее, чем выглядел, и не стал пытаться сильмариль заиграть. Надел Диор ожерелье и стал прекраснейшим из детей мира всех рас, хоть в школу фотомоделей, хоть куда. Узнавшие об этом Феанорычи окрысились, и принялись готовится к очередной усобице. На этот раз свара получилась на славу. Диор перебил 42,8 % сыновей Феанора (троих из семи), но и сам погиб, а его детей жестокие враги бросили умирать в лесу. Маэдрос, на которого отрезанная рука ещё оказывала облагораживающее действие, искал их и аукал, но чем всё это кончилось и что он с ними сделал, когда всё-таки нашёл - легенды умалчивают. Последние остатки благолепия Дориата были порушены, а народ перебит, но последние из синдара сбежали к морю, и среди них была дочь Диора, Эльвинг, у которой в косметичке лежал Наугламир, замаскированный под кооператорскую дешёвку.

О ТУОРЕ И ПАДЕНИИ ГОНДОЛИНА

Злобные несчастья преследовали всю Хуринско-Туринскую родню, но за всех отыгрался Туор, двоюродный брат Турина, хотя и его жизнь складывалась поначалу весьма обыденно: в юности он три года пахал в рабстве у нехороших людей, но потом сбежал и занялся мелкой партизанщиной. И остался бы Туор рядовым героем, но случилось так, что повелитель вод Ульмо решил вплотную заняться Средиземьем: слишком часто стали плеваться в светлые струи ручьёв грязные орки, а поскольку ручьи тоже были Ульмовым воплощением, то понятно, что такие дела ему в конце концов надоели. В качестве орудия своего замысла Ульмо выбрал Туора иметь дело с эльфами ему уже тоже надоело. И вот Ульмо заставил Туора уйти с партизанской тропы, добраться до моря и навеки полюбить эти синие просторы, в надежде, что Туор в благодарность за экскурсию, не мешкая, примется за дело. Но молодой человек поначалу ожиданий не оправдал. Он поселился на побережье и предался лени и безделью, так что пришлось послать семерых огромных лебедей, летящих с юга. Увидев их, Туор сразу понял это как знак: дескать, он долго медлил, что делает честь его понятливости - кто другой бы мог и не догадаться.

Так Туор пришёл в покинутые залы первого города Тургона, и нашёл там его меч, кольчугу и щит с личным номером. Туор их надел и вышел опять к морю. Там, среди восьмибалльного волнения, раздался величественный голос повелителя вод. Инструкции были краткими: добраться до Гондолина, а дальше всё само собой пойдёт. Туор было застремался, и Ульмо дал ему в провожатые эльфа-моряка, последнего из пытавшихся доплыть на Запад. По такому случаю Ульмо не стал его окончательно топить, и моряк преисполнился изумления. Без приключений довёл он Туора до Гондолина, а уж там его встретили как и полагается - по одёжке. Звенели трубы, били барабаны, эльфиянки делали нарочито скучающие лица, но самую кислую гримасу состроила, конечно же, Идриль, дочь Тургона.

Туор стоял перед королём как болванчик, лишь раскрывая рот, а говорил за него опять же Ульмо. Сказано было, что близок Час, и что пора уходить к морю, каковое всегда было последней надеждой эльфов. Но за долгие годы самовластного и никем не контролируемого руководства Тургон разболтался. "Близок час, близок час...
– думал он.
– Времени только полдевятого. Знаем мы, какая там надежда, в море-то. Этот старый водяной одних наших сколько перетопил, не говоря уж о прочих недоделанных. И вообще, какого орка я буду верить этому смертному, запакованному в мои же доспехи?"

И решил Тургон никуда не уходить, а вместо этого поручил Маэглину составить план-график мероприятий по дальнейшему повышению и всеобщему укреплению бдительности и политической грамотности. Туор остался в Гондолине, и, действительно, всё пошло само собой, но в немного ином направлении, чем хотелось Ульмо. Несмотря на то, что с лесами на территории Гондолина было напряженно, Туор и Идриль всё же ухитрились где-то побродить, и весной следующего года родился их сын - Эрендил-полуэльф. Тургон оказался значительно умнее Тингола и не стал по этому поводу закатывать истерик или требовать невыполнимых клятв. Однако смуглый Маэглин, который все прошедшие столетия безнадежно сох по Идриль, созерцая счастливое семейство, окончательно почернел от злости, и решил сыграть в Мальчиша-Плохиша. Пошёл он заниматься горнорудным промыслом, и засевши в шахте, дождался, пока его не возьмут в плен орки. Под страхом пыток радостно выдал он город Гондолин со всеми потрохами, после чего был сразу же отпущен и доставлен обратно в шахту с нижайшей просьбой пока что помалкивать о приключении.