Звуки цвета. Жизни Василия Кандинского
Шрифт:
Кандинский дал телеграмму Аристарху, но на вокзале их никто не встретил.
– Расхворался наш вождь! – огорченно сказала Анна.
Василий не ответил. Он напряженно всматривался в улицу, будто ожидая чего-то из глубины ее.
Распахнутые двери их квартиры не сулили хорошего.
Анна все поняла и тоненько застонала. Вышла заплаканная экономка, хрипло выдавила из себя:
– Ночью он умер… Ночью… Ни стона, ни звука…
Это была первая большая потеря в жизни Василия Кандинского.
Он заказал сорокоуст, несмотря на вопиющую дороговизну таинства, заказал много
На похоронах изо всех сил старался сдерживаться. Грустные друзья-студенты окружали его. Профессор Чупров подошел, пожал опущенную руку, неуверенно пробормотал слова соболезнования.
Когда гроб с легким, исхудавшим телом опускали в глубокую тьму, Анна упала лицом Василию на грудь и заплакала в голос. Ее плач подхватили другие женщины, монахини Никольской обители и стоявшие в стороне кладбищенские нищие. В этот день было три похоронных процессии, и нищие переходили от одной к другой. Их отработанное, привычное завывание еще долго висело в печали кладбищенского воздуха, раздражая тех, кто испытывал настоящее, не показное отчаяние. Однако так было положено…
«Плакальщицы… Эти люди так и живут, не зная ничего, кроме похорон, кроме созерцания человеческого горя, к которому на самом деле равнодушны… – мелькнуло в голове у Василия. – Да и люди ли они… Может быть, это духи умерших неправедно…»
Он выгреб из кармана горсть мелких денег, и нищие, привычно уловив это движение, тут же неслышно, но быстро приблизились к нему, протягивая грязные ладони.
Дома в вечерней полутьме каминного зала Анна, тихонько всхлипывая, зажгла всего одну свечу.
Василию говорить не хотелось. Он сидел у камина, отпивая понемногу поминальное вино, и оно кружило голову.
Они долго молчали.
Наконец Анна заговорила с тоской и отчаянием в голосе:
– Ведь останься я в Москве, все было бы по-другому! Я бы сумела выходить его! Ах, что я наделала! Что я наделала!
Она зажала ладонью рот, сдерживая рыдание. Потом прошептала:
– Домой! Пора домой! Завтра я еду!
Он встал перед ней, крепко сжал ее руки, умоляя:
– Останься! Не бросай меня теперь, я не хочу одиночества!
Она обняла его, плача…
Наутро он сделал ей предложение, которое она приняла с готовностью, сказав, однако:
– Нас не поймут и не одобрят. Ты мой кузен, и ты моложе…
Василий горячо возразил:
– О чем ты, Аня! Ты мой самый близкий друг! Ты красивая женщина! Неужели я должен жениться на другой только потому, что обществу кажется, что так положено!
– Милый мой Васенька! – отвечала Анна. – Тем ты и люб мне, тем и дорог, что никогда не шел на поводу у «общественного мнения», у тех, кто диктует нам свои законы. О тебе еще заговорят! Ты еще удивишь мир! И наши дети будут гордиться отцом!
Василий остановил ее восторженную речь поцелуем…
А вскоре их настигла вторая тяжелая потеря…
Они узнали о странной смерти Виктора.
Им рассказал об этом неожиданном и страшном событии Михаил Васильевич Сабашников – купец, сахарозаводчик и хороший друг Виктора Хрисанфовича. Приезжая в Москву, он всегда останавливался в доходном доме Кандинских. Узнав о
произошедшем, Михаил Васильевич написал:«Трагическое событие произошло на даче Кандинских в селе Шувалово недалеко от Петербурга.
Петербургское общество психиатров не нашло средств на публикацию монографий доктора Кандинского, и это угнетало, расстраивало и ввергало его в уныние, с которым он пытался бороться, но не всегда успешно. Тем более ему хорошо было известно, что средства выделялись, но занявший пост председателя общества завистник, не раз высказывавший неприязнь к Кандинскому, всячески препятствовал публикации его работ.
Под влиянием позыва к самоубийству, бывавшего у него обычно в переходном периоде к здоровому состоянию, он взял из аптечного шкафа в больнице опий и по возвращении домой принял, безусловно, смертельную дозу этого яда.
Склонность к научному самонаблюдению не покинула его и в эти минуты. Он взял лист бумаги и стал записывать: „Проглотил столько-то граммов опиума. Читаю «Казаков» Толстого“. Затем уже изменившимся почерком: „Читать становится трудно“.
Его нашли уже без признаков жизни…»
Вдова Елизавета Карловна Фреймут потратила все свои средства на публикацию трудов покойного супруга. А в годовщину его смерти там же, на даче в Шувалове, тоже приняла смертельную дозу опия…
«Стог сена», «Лоэнгрин» и атом
1895
Первые годы совместной жизни Василия и Анны обоим казались счастливыми. Окончив учебу в университете, получив диплом юриста, о котором так мечтал его отец, Василий стал художественным директором типографии, одновременно принял предложение преподавать в университете, еще до того, как стал магистром.
По рекомендации профессора Чупрова, начал готовиться к получению профессорского звания. Хотя в глубине души и понимал, что не увлечен наукой настолько, чтобы это стало делом его жизни. Преподавать ему нравилось, хотя порой несколько угнетало однообразие. Но, возвращаясь каждый вечер домой, он с удовольствием думал о том, что его ждет любимая женщина.
Иногда в разговорах молодые супруги вспоминали чувство умиления, охватившее их при виде крошки Александры на ее крестинах в доме Агульева. Они, случалось, придумывали имена для будущих своих детей, мечтали о том, как будут гулять и играть с ними, и даже начинали обсуждать список приглашенных на крещение… Это было игрой, конечно же, несерьезной.
Но время шло, а молитвы их о ребенке не доходили до Господа. Анна чувствовала, что молодой супруг уже оставил надежду стать отцом, и порой впадала в задумчивое уныние, пытаясь скрывать свое состояние от мужа.
Профессор между тем настаивал, чтобы Кандинский брался за диссертацию, и он уже был готов начать работать над темой морально-этических аспектов юриспруденции. Во время своей экспедиции по Вологодчине он с большим интересом занимался этим вопросом. Но вдруг поменял планы.
Ему было не занимать деятельной энергии, но для полноценной жизни нужны были новые яркие впечатления. Это любила в нем Анна, и это пугало ее до слез, до дрожи, до замирания сердца и остановки дыхания. Она вдруг с тоскливым страхом начинала думать, что когда-то вместо ее заботы и терпеливой нежности ему может понадобиться нечто более яркое, новое и неожиданное…