Звуки цвета. Жизни Василия Кандинского
Шрифт:
Вася любил совместные прогулки, долгие вечерние беседы, но особенно купания в море.
Виктор умел плавать так быстро, что от него острым клином расходились в стороны волны, как от парусной шаланды, и Вася изо всех сил старался подражать ему.
– Где ты так плавать научился? – восторженно спрашивал он. – Так только моряки умеют!
– А я и есть моряк! – весело отвечал кузен. – Я ведь поступаю на службу на вооруженный пароход «Великий князь Константин»! Буду судовым врачом! – И они вместе ныряли в глубину, в сине-зеленую прозрачную бездну, где над пышными зарослями донной травы проплывали розовые барабульки, играла в волнистых
Потом отдыхали на берегу, на теплом песке, наслаждаясь жарким солнышком, рассматривали облака в небе и сообщали друг другу:
– Вот это, смотри, на лилию похоже!
– А это на кролика!
– А это на щенка с высунутым языком!
– А вот плывет корыто с пеной!
Если Виктор, разморившись, начинал дремать, Вася тормошил его:
– Не спи! Давай я стихи почитаю!
– А ты стихи знаешь?
– А как же! Я ведь гимназист пятого класса! – и торжественно декламировал пушкинского «Пророка»:
…Моих ушей коснулся он,И их наполнил шум и звон…И внял я неба содроганьеИ горний ангелов полет,И гад морских подводный ход,И дольней лозы прозябанье…Виктор задумчиво слушал. И вдруг сказал:
– А ведь это о нас с тобой господин Пушкин написал…
– Почему? – удивленно и немного испуганно спросил мальчик.
– Мы Кандинские. Род наш необычный. Я тебе со временем расскажу о нашей родословной.
Вася не решился настаивать, но глубоко задумался и вечером передал отцу слова кузена. Тот посмотрел тревожно и сказал:
– Даст Бог, пронесет…
В церковные праздники ходили в храм. Путь неблизкий, но отец считал, что пройти его надо пешком.
В пасхальные дни раскланивались со встречными знакомыми, троекратно расцеловывались со всеми, кто приветствовал их привычным «Христос воскресе!». Кузен насыпал в карманы Васе мелкие деньги и велел раздать нищим, коих множество толпилось на паперти.
На обратном пути сказал:
– Ну, вот, брат, милостыньку раздали. Глядишь, и не станет Господь грехи прадедов нам с тобой засчитывать… А все же… свои-то грехи куда девать?
– А какие? – недоуменно спрашивал Вася.
– Какие? Он знает! Он найдет! Уж ты старайся, брат, не греши!
В гимназии Вася сдружился с Аристархом Казаровым, сыном кубанского помещика. Его родители снимали дом неподалеку, и мальчики часто виделись на улице, играли вместе и делились любимыми книгами. А любимыми были произведения Фенимора Купера: «Зверобой», «Следопыт», «Прерия» – и Карла Мая: «Виннету», «Черный Мустанг», «Верная рука».
Аристарх, болезненный и слабый, всю жизнь боролся со своими недугами. Родители возили его на воды и разыскивали лучших докторов. Однако в немощном теле жил боевой дух, помогавший ему преодолевать любые невзгоды.
Мальчик был светловолос и светлоглаз. Самым большим оскорблением он считал слово «бледнолицый» и отчаянно завидовал другу, который казался ему похожим на индейца. Он усиленно подставлял солнечным лучам лицо, чтобы хоть немного загореть, но в результате по белой коже только
ярче рассыпались золотистые веснушки.Вася был смугл, чернобров, хотя и синеглаз, с едва заметной восточной косинкой, которую тетушка шутливо называла «кандинкой». В их роду не было блондинов с чисто русскими лицами.
Дети грезили приключениями, сооружали в самых глухих уголках сада вигвамы, изготавливали луки и стрелы.
Неугомонный Аристарх придумывал все новые и новые игры. Себя он называл вождем Асахатуа и утверждал, что это имя означает «Бегущий навстречу опасности». Васе же дал имя Аечето, переведя его как «Взмах крыла».
Иногда к ним присоединялся сын садовника Сашко. Аристарх и ему придумал индейское имя – Эшнеуто, «Везде успевающий».
Вася искренне уважал Сашко за множество неведомых гимназистам умений, за легкость, с которой мальчишка, его ровесник, колол дрова, а бросив топор, тут же брался за лопату и делал все это со взрослой сноровкой, будто тяжелый труд доставлял ему какое-то особое удовольствие.
А как быстро и ловко он взбирался на самые высокие старые деревья в поисках неупавших плодов! А как звонко и разливисто он пел украинские песни, подыгрывая себе на балалайке!
Правда, книги читал медленно и долго, но это, вероятно, оттого, что не имел возможности посвящать чтению много времени – у него были обязанности по дому и саду, которые больше некому было исполнить.
Его отец, основательный широкотелый мужик с добрым, улыбчивым, как и у сына, лицом, с большими пшеничными усами, едва вдали на дороге показывалась коляска в пыльном облачке, бежал к господам, крича:
– Едут! Едут! Мабуть, брат ваш, дохтур, едет! Гнедые-то его, я бачу!
Он называл Васю забавно: Василек Василич.
– Бежи-ка, Василек Василич, братика встречай! Глянь, передняя рессорина у коляски просела, видать, гостинцев везет не мене пуда! Сашко, сопроводи барина, вдвоем веселее добежите!
Мальчики с гиканьем и свистом наперегонки мчались навстречу экипажу, врывались в пыльную завесу и поднимали еще больше пыли. Кучер недовольно бормотал. Виктор усаживал их рядом с собой, расспрашивал о последних одесских новостях.
– Дорогу возле нас мостят! У самого дома! – рассказывал Вася.
– Это хорошо! Пыли меньше будет!
– Нет, мне не нравится! Камней навалили, ни пройти ни проехать! По дороге не побегаешь, а если мы по навалам прыгать начинаем, мастер нас гонит.
Сашко дипломатично молчал.
Лошади бодро вбежали в распахнутые садовником ворота. Домочадцы высыпали навстречу. Виктор извлекал из недр коляски подарки, становилось весело и шумно.
Вечером Вася читал свои стихи:
Заборы да камень,Булыжный навал,Нас город цепямиСвоими сковал,И утро, и вечер,Все те же дела.И камнем на плечиУсталость легла…– Это ты сам написал? – недоверчиво спрашивала Верочка. – Не может быть!
Она тоже писала стихи, и ее мучила неясная ревность. Она любила быть лучшей.
Отец удивлялся:
– Сын, что за пессимизм! Я и не знал, что тебя посещают такие мысли!
– Зато и рифма на месте, и размер! – возражала тетушка.