Любовные романы

Месяцев через десять – двенадцать привыкли и к этому. Няньки перестали шептаться по углам и закатывать глаза – дочь герцога шагает за ручку с мамой всего в двух рубашках чуть-чуть украшенных лично вышитыми герцогиней цветами, и даже без корсета! Даже вместо парадного головного убора у малышки чепчик! Да – да! Простой деревенский чепец, только маленький, и даже без парчи, разве можно назвать украшением достойным будущей герцогини эту жалкую полоску кружев? Да любая лавочница оденет свое дитя наряднее!…

Я слышу, как открывается автомобильная дверь и… время словно останавливается, погрузив мир в оглушающую тишину. Всё, что я слышу – это гулкие удары собственного сердца, потому что, хоть и не могу видеть, всем своим существом чувствую и ощущаю ЕГО. Не сразу, но беру себя в руки: отбрасываю с лица шарф и прищуриваюсь, чтобы убедиться в своей правоте – одетый в чёрную кожаную куртку Алекс стоит в своей обычной позе, прислонившись спиной к двери машины, и ждёт, что подойду. А я не хочу подходить.…

– И вот я так бегу… бегу… навстречу солнцу… Ой, ну что ты делаешь. – И тут выпрыгивают пираты. И утаскивают маленькую девочку… – Ну не было там никаких пиратов! – А кто был. – Никого не было. Но я знала, что если добегу до солнца, то там увижу… Ну сильней чуть внизу. Ну дай мне губы, Мишка. Господи, как мне было хорошо! И сейчас… и… сильней… всёооооооооооооо!!! Белка вскрикнула, сжалась, дернулась всем телом и перевернулась на бок, а Михаил целовал ее между лопаток и ниже по позвоночнику,…

Так ярко, так живо картинки всплывают в памяти одна за другой, и я больше не могу удержать маску безразличия, не могу принимать образ новой себя. Оболочка прорывается, и я, подобно разбитой кукле, рассыпаюсь на невидимые осколки фарфора, я распадаюсь на молекулы и атомы, разлетаюсь невесомыми лепестками цветущих вишен под этим холодным весенним дождём. И я безропотно опускаюсь на землю, пытаясь снова соединить разбитые части; я закрываю лицо руками в попытке удержать рыдания, что с ужасающими хлюпающими…

Chapter 4. A little clearer and a little carier I woke up in a wonderful mood, in the treet the un i bright (noon eem to), the mell of the divine lunch . After all, I wanted to know how to get home. Elenelika ( uch a complicated name wa at my ho pitable mi tre ) ha faded me lunch, the dre ha given out (in exchange for my dirty clothe ), but the name of the city «Sochi» wa not familiar to her. My clothe eemed trange to her (nothing trange in jean , a you can imagine), but he…

– У меня нет жениха, – сказала мужчине, на что он только усмехнулся. – Радоваться должна, что тебя хоть кто-нибудь не побрезгует взять! А то вырядилась, надушилась, и думаешь, сойдешь за нормальную? Ты внутри гнилая и испорченная, фу, гадость!    После этих слов он отвернулся от меня и пошел к своему стулу, чему я была несказанно рада. Его провонявшаяся табаком серая одежда висела на нем словно мешок. На фоне красно-белых штор, он смотрелся, как грязное пятно, что так сложно вывести без достаточно…

Работая проституткой, я ненавидела себя очень сильно, но еще больше я ненавидела своего мужа, который побудил меня к данным действиям, исчезнув из моей жизни и жизни нашего общего ребенка. Саша не помогал нам, продолжая пить и гулять, превратившись в безликого человека. Его жизнь уже ничего не стоила, а жизнь сына наоборот набирала обороты, за которую несла ответственность только я. Мне приходилось долгое время оказывать собственные услуги интимного характера чужим мужчинам, что приводило меня к…

Неужели он думает, что мне не больно, что я строю из себя недотрогу? Боль настоящая, ощутимая, её ни с чем не перепутаешь. Разве нужен опыт, чтобы отличить боль от других чувств? Моё дыхание становится ровным и глубоким, я чувствую, что по коже, которую ещё минуту назад нещадно избивали, разбегаются волны холода и тепла, лёгкости и тяжести. Сейчас так приятно осознавать, что боль кончилась. Пожалуй, об этом задумываешься лишь после того, как испытал подобное. Снова размеренные удары, которые горячим…

– Вернусь, возможно, расскажу, но не сейчас, – задумчиво сказала девушка. – Паш, у тебя вода есть? В горле пересохло. – Посмотри в кармане чехла за моей спиной, – ответил он. Милана развернулась назад, насколько позволял ремень безопасности, протянула руку за сидение водителя и опешила. На полу у заднего сидения лежали женские трусики, упаковки от презервативов и использованные смятые салфетки. – Что-то мне пить расхотелось. Останови здесь, – попросила она. – И наведи в машине порядок, прежде…

– А без молока нельзя? – Беспомощно спросил мужчина. – Нельзя! – Ну, ладно. – Он, помедлив, со вздохом откинул одеяло, показав изрезанный шрамами живот и седую грудь. Сел, потянулся к висящим на стуле брюкам. Вдруг Вера жалобно зашмыгала носом: – Милый, неужели ты уходишь? – Верочка, ты ж сама просила? – Ну и что! – Запальчиво крикнула Вера. – А ты сразу и побежал! Все вы мужики такие! Лишь бы уйти! – Так остаться? – Мужчина смешно застыл в полуодетых брюках. – А молоко? А кофе?…

Серхио положился на удачу и, как ему показалось тогда, не прогадал – теперь он летел в Лос-Анджелес, где даже в ноябре светит солнце. Не учёл Серхио разве что одного – в Лос-Анжелесе его никто не ждал. В Лос-Анжелесе он больше не был сыном дона Моралеза, а был одним из многих беженцев из Мексики, приехавших в поисках лучшей жизни. В кармане у Серхио было около двухсот долларов, и он потратил половину из них на такси в первый же день своего пребывания в городе. Затем ознакомился с ценами на проживание…

– Мясо змеи делает глаза блестящими, мясо крокодила награждает желтыми крупными зубами, мясо пауков вынуждает женщин быть уступчивыми, мясо гусеницы располагает человека к доброте, мясо енота разгоняет кровь, а мясо обезьяны дает красоту телу, – уточнил он. Кому не хочется быть красивым, и я сильнее поддал щепками огня. Пока шла готовка, вождь не мешал мне раздувать и ворочать угли. Затем, заняв место напротив, он продолжил говорить нараспев: – Путешественник, ты никогда раньше не бывал на…

Он счастливый человек, раз у него есть друг, плачущий вместе с ним. Я счастливый человек, раз у меня осталось желание плакать за него. Время нашего счастья… Я предлагаю читателям пережить это время вместе. Ночь Страстного четверга 2010 года Кон Джиён Отче! Прости им, ибо не знают, что делают! Приговоренный к смертной казни тридцатитрехлетний Иисус Синий блокнот 01 Итак, начну свой рассказ. Рассказ об убийстве. А еще об истории одной семьи, будни которой складывались…

Так и прожила она всю жизнь, постоянно борясь со своей природой, глядя на себя глазами отца. В сорок лет она выглядела на тридцать. Никаких отвисших грудей, никаких складок на животе и боках. Попа подтянутая, талия узкая, грудь упругая. Рита и сыновей своих, близнецов, пока те не выросли, контролировала, чтобы они питались правильно и были приобщены к спорту. Меньше всего ей хотелось быть матерью двух толстых прыщавых мальчиков в очках. И мальчишки выросли сильными, ловкими, спортивными. Правда муж…

– Я вытащу тебя из этого сна! Все будет иначе! – уверенно заявляет он. – Ты еще кто такой? – с удивлением смотрю на него и вдруг понимаю, что странный незнакомец исчезает, не успев ответить. Он тает в пространстве, как и остролистный «цветок» из света, в котором мы стояли. Все меркнет, явив мне реальность – все тот же охваченный дождем ночной поселок, дорогу с единственным фонарем и мокрый автомобиль. Если бы я не знала, что сама нахожусь не в реальном мире, удивилась бы больше, но сон – есть…

Толстая, как чиабатта, симпатичная кузина принимала заказы от официантов и суетливо командовала, раздавая задачи направо и налево. На сковороде подрумянивался лук. Пахло паприкой и молотым перцем. Сушеная, словно барабулька в кляре, Рената натирала в мелкую стружку сыр. Носатый повар Гвидо со скоростью машины нарезал баклажаны, помидоры, перцы на знаменитое и любимое всеми клиентами Пармиджано – работа кипела. Лука поприветствовал всех, проверил каждого. Попробовал свежий соус песто из миски, подхватил…

Или может стильные босоножки на высоком каблуке? Снова облом. Вот с таким настроением я и собиралась в «поездку». Чемодан был полупустой – пара сарафанчиков, которые не жалко, шорты, майки, кроссовки (серые, крутые и единственные. Надеюсь, не угроблю их в деревне). Стало жалко смотреть на красивые вещи, которые остались сиротливо висеть в шкафу до непонятно каких дней. Поэтому все же кинула парочку вещей на выход – в крайнем случае, дома в них похожу пару часиков, полюбуюсь и сниму, чтобы душа…

– Смотри, какая шустрая. Знаешь таких как ты сколько там? Оставалась бы дома и сидела около мамкиной юбки. – Хватит, насиделась уже. Вот приеду, поступлю в институт, закончу на отлично и буду известным врачом. Женщина смерила меня пронзительным взглядом и засмеялась как конь. – Ну, и юмористка. – Почему вы так говорите? Вы меня совсем не знаете. – Как тебя зовут? – Маша. – Маш, может, тебя я и не знаю, но я знаю жизнь. Сама вот как ты, тридцать лет назад, сидела в поезде и ехала покорять…

Первое знакомство Елены с Таллином состоялось лет пятнадцать назад, пять дней по профсоюзной путевке, поселили их разношерстную группу (с шерсткой самого разного пошиба, от норки до овчины, если не драной кошки) за городом, в кемпинге, который при других обстоятельствах, будучи, к примеру, возведен на берегу Черного или иного теплого моря, мог бы показаться премиленьким – аккуратные деревянные домики в пахучем сосновом лесу, чистенькие песчаные дорожки, трава и озон – но в условиях северных, под…

– Туда, значит, отпустил, – врач поморщилась. – В детский сад вы детей тоже не устраивали по идейным соображениям? Я кивнула. – Вы на вид – вменяемая женщина, – помедлив, произнесла врач. – Потому и говорю: дети в критическом состоянии. Вас специально поместили в отдельную палату, чтобы не заразили весь этаж. Если ваш супруг будет требовать забрать их отсюда, я ни за что не поручусь. И предупреждаю, первое, что я сделаю в этом случае, – извещу о ситуации органы опеки. Я кивала, как сломанная…