Книги из серии "Были древних русичей"

– И тебя ждет такое, – равнодушно произнес хозяин. – Нас, – поправил гость, подошел к нему и с ехидной усмешкой заглянул снизу в лицо, быстро шевеля алыми губами, будто смаковал исходящий от хозяина запах. – Каждому воздастся по делам его – так, кажется, в Писании?.. Значит, обоих нас ждет геенна огненная. Хрз-хрз-хрз! – Разве? Ты губишь души, а я – кат. – А чего же тогда люди тебя душегубом зовут, а? – старичок захихикал и опять заглянул снизу в глаза хозяина. Увиденное заставило оборвать…

– Помоги, век не забуду, отблагодарю!.. – Если в моих силах будет, – остановил ведун. – Что стряслось? – Погиб сын. И умер не сразу, а не успел сказать, кто его: пуля в голову попала, без памяти был… Два года я у нехристей просидел: смута у них была, шибко на дорогах шалили. Мои решили, что еще на год задержусь, сын не утерпел и с чужими купцами к варягам на торг подался. Обоз как раз мимо шел, сын и пристал к ним, товара взял много. Вернулся я, подождал, надеялся, по первому снегу возвратятся.,…

Волк выбрался на тропинку, посмотрел в сторону новой избы и поковылял в противоположную. На другом краю деревни он свернул с тропинки в огород, прилегающий к маленькой кособокой избушке в одно окно, стоявшей особняком от остальных домов. Собаки во дворе не было, как не было и никакой живности в полуразвалившемся хлеву и даже воробьи не гнездились в почерневшей от времени и непогод стрехе, покрытой, словно коростой, темно-коричневыми пятнами мха. Волк толкнул мордой незапертую дверь избы, вошел внутрь…

– Да, – ответил дед, не поднимая головы, склоненной над шлеей, которую он связывал в порванном месте. – У них много денег? – Много. Засунув палец в рот, мальчик смотрел вслед ладьям, пока они не скрылись за поворотом. Он тряхнул головой, как бы отгоняя наваждение, и побежал через подворье и огород к спуску к реке – неширокой промоине, образованной весенними ручьями. Спустившись по ней на заду к реке, прошелся по узкой полосе песка, зажатой между водой и обрывом, разыскал там обломок доски,…

– Эй, хозяин, принимай гостя! Мирошник даже не пошевелился: мало ли он по ночам голосов слышал – мужских и женских, трубных и тихих, раскатистых ишепелявых, – а выглянешь во двор, там никого. – Мирошник! – опять позвал мужской голос, теперь уже с крыльца. Заскрипела дверь, послышались тяжелые шаги с прихлюпыванием, будто сапоги были полны воды, и в горнице появился низенький, полный и кругленький, обточенный, как речная галька, мужчина в выдровой шапке, сдвинутой на затылок и открывающей густые…

– Не приведи, господи! – перекрестившись, пожелал себе скоморох и пошел в дальний конец базарной площади, где около телег, охраняемых мальчишками, была свободная широкая площадка. Скоморох снял торбу, вынул из нее жалейку и четыре разноцветных мячика из конского волоса. Встав на побелевший, вылизанный дождями камень, дед выдул из жалейки несколько звонких, веселых трелей и закричал бодрым голосом: – Эй-гей, народ честной! Подходи, не робей, собирайся быстрей! Мы вам споем и спляшем и такое покажем,…

Молодой чумак развязал торбу, достал из нее каравай ржаного хлеба и узелок с солью, отрезал краюху обоюдоострым ножом с деревянной резной рукояткой, которой вынул из висевших наремешке ножен. Посыпав краюху серой крупной солью, откусил чуть ли не половину. Примерно в версте от обоза над травой поднялся столбик черного дыма, закрутился вокруг своей оси, быстро вырастая и раздаваясь в ширину, отчего стал похож на огромную воронку, которая стремительно, будто подгоняемая ураганным ветром, понеслась…

– Вот он где! – крикнул возмущенно дружинник, увидев толмача, подбежал к нему и схватил за плечо. – Бегом, князь зовет! Толмач, продолжая наблюдать за петухами, левой рукой сдавил запястье дружинника, вроде бы не сильно, но у детины округлились от боли глаза и подогнулись ноги. – Не суетись, – тихо произнес толмач, отпуская запястье. Детина поболтал в воздухе рукой, погладил ее другой, снимая боль, посмотрел на толмача с таким благоговением, с каким не глядел и на князя, стал чуть позади и начал…

– А ты сказал!.. – Это ты сказал, – перебил хозяин. – А ты подтвердил, что некрещеных! – Ну, правильно! Где же ты видел крещеных ягнят?! Гость шумно втянул воздух покрасневшим носом итак же шумно выдохнул, вдобавок пришлепывая вывороченными губами, смоченными кровью некрещеного ягненка. И сразу негодование сменилось смирением, покорным отношением к своей невезучей доле, и оплывшее лицо стало еще бледнее и размытее. Он уставился тусклым желтоватым взглядом в земляной пол и замер неподвижно, однако…

Дверь избы распахнулась и на крыльцо, вытирая губы, липкие от медовухи, вышли два мечника боярские. За ними – еще один, одетый побогаче и в шапке повыше. Рука его лежала на шее десятилетней девочки, дочери бортника, скуластой и конопатой, такого же крепкого сложения, как отец, но немного постройнее, одетой в льняную рубаху до пят, зачем-то подпоясанную темно-коричневым сыромятным ремнем. Два мечника спустились с крыльца и зашли с боков к остановившемуся бортнику. Правые руки их лежали на рукоятках…

Пьяный шустро вскочил на четвереньки и, судорожно трясясь и дергаясь, выблевал все, что было у негов желудке, а потом зашелся в кашле, тяжелом и, казалось, бесконечном. В наступившей как-то вдруг темноте напоминал он крупную больную собаку, которая, пошатываясь на подогнутых лапах, облаивает бочку и стрельцов. Наконец-то затихнув, он с трудом оторвал от землиправую руку с посиневшими от холода, грязными пальцами, провел ею по лицу, медленно и осторожно, словно проверял, на месте ли оно, убедился,…

– Перевези, – открыв глаза, тихо попросил он. – Только заплатить нечем, – раненый выпустил из руки уздечку, – кобыла не моя. Лошадь, косясь на людей черным глазом с покрасневшим белком, жадно пошевелила ноздрями и направилась к воде. – В следующий раз заплатишь, – проходя мимо него со склоненной головой. – Кобылу выводи, а то запалишь. – Мне срочно надо! – Успеешь, погони не слышно, – сказал перевозчик и поднял голову. Раненый хотел еще что-то сказать, но, увидев лицо перевозчика, запнулся…