Книги из серии "Фантастика. Приключения. Путешествия"

— Входите, чиф. Может быть, чашечку чаю? Старпом вздохнул. Он терпеть не мог любимый напиток капитана, но отказаться — значило смертельно обидеть старика. — Спасибо, с удовольствием! Чигин достал из шкафчика вторую чашку. — Какие новости? — Радиограмма с подкидыша. Идет к нам с курсантами. Двенадцать человек. — Какой курс? — Все первокурсники. Двенадцать козерогов. — Примите к правому борту. — Есть! — Что еще? — На подкидыше — доктор. Радирует, что все в порядке, медикаменты…

Директор «Джей-станции» поглядел на часы. Сегодня красивый восход, и скоро он будет еще красивее, но пора спускаться вниз и думать, что делать дальше. В тени скал шевельнулся и начал медленно разворачиваться решетчатый скелет Большой Антенны. Радиооптики приступили к наблюдениям. Голодные радиооптики… Директор в последний раз взглянул на бурый размытый купол Юпитера и подумал, что хорошо бы поймать момент, когда над горизонтом висят все четыре больших спутника — красноватая Ио, Европа, Ганимед…

Он уже давно научился не замечать хода времени. Время обладает способностью тянуться, как вязкая смола, и утекать быстрыми струйками воды. Нужно уметь не думать о том, как течет время. Карстнер закрыл глаза и выскочил из времени. Оно стало обтекать его. Сквозь дремоту он слышал журчание воды в кювете. А может быть, это журчал ручеек минут, в который гулко и стеклянно падали холодные секунды. Карстнеру представилось, что дно кювета обязательно должно быть глинистым. Вязкая и желтая, как олифа, глина…

Крабовский не видел Марка семь лет. Когда он провожал племянника на Фомальгаут, то мысленно прощался с ним навсегда. «Сорок шесть световых лет, — с горечью думал профессор, — он слегка постареет, а я умру». Конечно, Крабовский знал о новой теории Бруно Райша. Но он был человеком старой закалки, воспитанным на классике Эйнштейна и Гейзенберга. Временной парадокс Райша, основанный на торможении тела в собственном гравитационном поле, профессор считал блестящей математической формалистикой, не более.…

Что же касается путешествия восьмого, то группа тихопсихоаналитиков перед сдачей настоящего тома в печать изучила все факты, имевшие место во сне И. Тихого [3] . В работе доктора Гопфштоссера интересующийся Читатель найдет сравнительную библиографию предмета, где раскрывается влияние снов других знаменитостей, таких как Исаак Ньютон и семейство Борджа, на сонные видения Тихого и наоборот. Вместе с тем в настоящий том не вошло путешествие двадцать шестое, которое в конце концов оказалось апокрифом.…

— И все-таки он возвращается к нам… Пусть кто-нибудь из вас поднимется на берег. Он уже близко… Крепыш перестал бросать камни и взбежал по узкой тропке на берег. — Рисс идет! — закричал он оттуда. — Ребята, Рисс идет… Рисс подошел к обрыву над морем и крикнул: — Я вернулся! Слышите там, на берегу? — Спускайся, Рисс! — ответили ему снизу, а с верхней площадки здания лаборатории, как эхо, прозвучало: — Рисс Банг вернулся! Ана Чари медленно поднялся на ноги и устало зашагал вдоль берега,…

В темноте он видел ее лицо — светлое, с огромными блестящими глазами. Она отняла руку и сказала: — Давай я с ним поговорю. Я скажу, что я галлюцинация. Ночью всегда бывают галлюцинации. — У него никогда не бывает галлюцинаций. Такой уж это человек, Танечка. Он никогда себя не обманывает. — Хочешь, я скажу тебе, какой он? Я очень люблю угадывать характеры по видеофонным звонкам. Он человек упрямый, злой и бестактный. И он ни за какие коврижки не станет сидеть с женщиной ночью в степи. Вот он…

В зале было немноголюдно. Кельнеры убирали со столов чашки из-под кофе и пустые рюмки. В углу двое подростков кидали никели в игральный автомат. Приезжий сел за столик у окна. Отсюда хорошо были видны улица и дом напротив. За соседним столиком пил пиво широкоплечий парень в пёстрой рубашке. Кельнер положил на стол круглую картонку с надписью: «Избавь нас, боже, от злого взгляда, большого зноя, ненастья тоже» — и поставил на неё высокую глиняную кружку тёмного пива. Послышалось осторожное позвякивание.…

— Ну, раз вы так настаиваете, товарищ Терехов, можем вас выписать с двухмесячным отпуском на поправку здоровья. Поезжайте в Уразово. Литер на проезд и продовольственный аттестат вам выдадим. Накинув на плечи серый госпитальный халат, забыв поблагодарить начальника госпиталя, обрадованный Василий схватил в руки спадавшие с ног стоптанные чувяки и стремглав выскочил из кабинета… На следующий день, получив необходимые документы и продовольственный аттестат, Василий вышел из проходной госпиталя.…

Так вышло и с Немезидой. Имя для нее придумали случайные люди. А открыли Немезиду — теперь никто не оспаривает этого — супруги Трегубовы, Анатолий Борисович и Антонина Николаевна. Анатолий Борисович был в то время директором Памирской высокогорной обсерватории, одной из лучших в мире. Ему уже исполнилось шестьдесят, но для своих лет он был очень бодр, читал без очков, летом ходил в горы, даже на снежные вершины. Но у него уже появились стариковские привычки — излюбленная академическая шапочка,…

— Можно связаться с Антоном, дядя Саша, — предложил Вадим. — Он сейчас в городе. Пусть привезет вам парочку. Сосед подошел к вертолету и стукнул его скальпелем по носу. — Что же ты не летаешь, дурачок? — спросил он сердито. Вадим принялся одеваться. — Биоэлементы… — ворчал дядя Саша, запуская скальпель во внутренности «колибри». — Кому это надо? Живые механизмы… Полуживые механизмы… Почти неживые механизмы… Ни монтажа, ни электроники… Одни нервы! Простите, но я не хирург. — Вертолет дернулся.…

Когда в Париже, в маленьком особняке на улице Шантийон, мне рассказывали про эту дорогу, я решил, что меня просто пугают, не желая взять на работу. Высокий тощий американец Вильям Бар говорил мне тогда: «Не воображайте, что вам предлагают рай земной. Худшего ада не придумаешь. Вам придется жить и работать в настоящем пекле, вдали от всего того, что мы привыкли называть человеческой жизнью. Я не знаю точно, где это находится, но мне известно, что где-то на краю света божьего, в самой пустынной пустыне,…

Как спуститься на сотни метров под воду и пробурить там скважину глубиною в тысячи метров? Слышите?… Словно перекликаясь с рокотом мотора нашей лодки, откуда-то из темноты доносится равномерное гуденье. Как отпечатанная на копировальной синьке, освещенная снизу фонарем, выросла перед нами стальная решетчатая конструкция. Это буровая вышка. Лодка замедляет ход, покачиваясь на волнах, и нам кажется, что раскачивается вышка, шагая нам навстречу. Вот она, цель нашего путешествия! Смотрите — вышка…

Хмелев бросил смущенный взгляд на Дружинина и невесело усмехнулся: — Вот видите: обещал не оправдываться, а не сдержался. Уж очень обидно мне, Владимир Александрович!.. Ну да ладно, не будем об этом… А фашисты между тем все обхаживали меня. Особенно обер-лейтенант Гербст старался. На квартире у меня он стоял и добряка передо мной разыгрывал. Похлопал как-то меня по плечу и говорит: «Папаша, советской власти капут. Надо привыкать к новым порядкам. Местечко тепленькое себе облюбовать, пока не поздно».…

— Созерцание красоты возбуждает желание ее обрести? — тихо спросил мужчина, выводя тем самым меня из транса. Алдуин прав. Его красота не такая, как у людей, и не такая, как у даэдра. Он был тем, что хотелось приобрести, но не в качестве игрушки, а в качестве союзника и воплощения искренней любви. Человека от счастья постоянно отделяет некая стена: будь то иллюзорность надежд, избыток времени или его отсутствие. Не знаю, могу ли я назвать Алдуина счастьем, но он близок к этому понятию. — Может…