Книги из серии "Изольда Великолепная"

Но я же не всерьез о таком думаю? Перстень я заметила издалека. И как не заметить, если он прямо посреди дорожки лежал, сверкал синим камнем. Так сверкал, что только слепой внимания не обратит. Не обращали. Прошла мимо женщина с толстой болонкой на поводке. Собака остановилась было у перстня, тявкнула, внимание хозяйки привлекая, но была взята на руки. – Скоро дома будем, Лисочка, потерпи, милая. И девчонка в спортивных шортиках мимо пробежала… пацан ногой поддел, и перстень, жалобно звякнув,…

Имя и то у меня дурацкое – Изольда. Видите ли папенька мой – глянуть бы на него хоть одним глазком – был очень увлечен этой историей и наказал маменьке наречь дочь Изольдой. А маменька в жару любовном, который еще томился на дровах обещаний, наказ исполнила. Потом они разругались вхлам, и папенька благополучно исчез с горизонта нашей жизни. А вот имечко осталось. Хорошо, хоть не мальчиком родилась. Тристаном жить было бы сложнее. Машка приближалась. И Вадик тоже. И туфли, которые взывали о…

   Или покинул Замок?    Но мои возражения Сержант не принимает. Он и вовсе превратился в мою тень. Ходит по пятам. Людей пугает. Впрочем, интуиция подсказывает, что от этого Сержант огромное удовольствие получает. Вперивает в человека взгляд и смотрит, смотрит... ты сам знаешь, какой у него взгляд. Самые уравновешенные дергаться начинают. А о тех, кто послабее, и говорить нечего.    И не надоело же.    Я не жалуюсь.    Просто…

– Могу я узнать, – этот голос проникает за железный вал охраны, – что случилось? – Нет, – за меня отвечает Сержант. – До меня дошли слухи, что лорд-протектор погиб. – Нет. – Тогда где он? – Далеко. Все-таки, чтобы беседовать с Сержантом, нужны привычка и немалый запас нервов, которые у Кормака на исходе. Игра тоже далась ему непросто. – Он вернется. – Сержант привычно спокоен. – Когда? – Когда-нибудь. Вернется. Обещал ведь. И я дождусь. Здесь, в этом чертовом замке, где меня ненавидят.…

О том, разодранном революцией городе я сны не люблю. Он грязен, страшен и безумен. Он – отражение не Кайя, но того, что проявилось в людях, взбудораженных войной. И суд над тем, кого еще недавно почитали Богом, – высшая точка безумия. Мне вновь и вновь приходится присутствовать в зале, слушать обвинения и давить глухую ярость. Я пытаюсь дозваться, а Кайя молчит. Снова молчит, пусть бы и находится на расстоянии вытянутой руки. Я знаю, он просто не понимает, что происходит вокруг. И опасности…