Книги из серии "Красивые сказки"

Какъ мы добрели къ общанному Сюмономъ ночлегу, ужъ и не знаю. Помню только, что отъ устали ни сть не могли, ни сонъ не бралъ. Въ сакл осетина было бдно, грязно, душно, тсно, но — все же тепло и не подъ открытымъ небомъ. Ночь давно померкла; небо заплыло тучами; втеръ выросъ въ бурю; первобытно свалянныя на авось и небось стны сакли дрожмя дрожали подъ его бшенымъ напоромъ. Наша хозяйка — молодая, но совершенно истощенная работой, лихорадкой и безкормицей женщина — укачивала дочку, самую чахлую…

— Тутъ убиться нельзя. Если и свалишься, кусты: не дадутъ упасть глубоко: вонъ они какіе частые на обрыв. — На мст не убьешься, а руку или ногу сломаешь, — какъ потомъ домой пойдешь? Пропадешь здсь. Я теб, сынокъ, разскажу про себя, какъ я добылъ вотъ это… Онъ кивнулъ на свою деревяшку. — Я былъ еще совсмъ молодой человкъ, только что началъ ходить съ ружьемъ. Тогда въ лсахъ было больше звря, чмъ теперь. Разъ поднялся я на ту гору, за Пасанауромъ, перешелъ за ея гребень, иду… Вдругъ предо мной…

Однажды рука Матико, что-то слишкомъ долго застоялась на башк Ора; песъ почуялъ недоброе, высвободился; отъ его движенія двушка упала навзничь черезъ порогъ, гд сидла; голова и туловище ея легли въ сакл, ноги на улиц. Оръ внимательно поглядлъ въ лицо Матико, понюхалъ, лизнулъ ея руку и, коротко и грозно взвывъ, бросился бжать изъ деревни. Прибжавъ на пожню, онъ слъ предъ отцомъ Матико на заднія лапы и завылъ. — Оръ прибжалъ… видно, двка умерла… сказала старику жена. — Бги скорй, посмотри… да…

Графскіе латники исползали на животахъ всю поляну вокругъ стараго дуба, — потому что, сидя подъ дубомъ, графиня потеряла кольцо, — но кольца не нашли. Они перерыли мохъ, облегавшій дубовые корни, лазили съ фонаремъ въ дупло, но кольца не нашли. А когда латники съ неудачею вернулись въ замокъ, графъ раздлъ ихъ всхъ до нага и обшарилъ собственноручно ихъ тла и одежду, такъ какъ былъ увренъ, что кольцо найдено, но утаено кмъ либо изъ его врныхъ слугъ, которыхъ онъ всхъ почиталъ — и небезъосновательно…

При Сіон есть священная роща. Это чудесная чаща дуба, тополя, рябины, акаціи — чаща заповдная и запретная. — Мы изъ этой рощи даже сучка на палку не беремъ, — объяснялъ мн церковный староста, — Божья роща. А позволь отсюда дрова возить, завтра бы стало голое мсто. У насъ лса нтъ. Въ Капкай [1] за дровами здимъ. — А охотиться здсь позволяется? — Какъ же нтъ? Безъ охоты насъ зврь одоллъ бы. — Чекалки? — Чекалка — какой зврь! У насъ большіе волки водятся. Казаки изъ форта сказываютъ, —…

Дзнеладзе растерялся. Онъ не боялся вражды, но укоръ въ клятвопреступничеств — тягчайшее обвиненіе, какое только можетъ представить себ совсть грузина. — По крайней мр, позволь мн подумать, Фидо, я посовтуюсь съ батюшкой, Получивъ такой отвтъ, Фидо тотчасъ же пошелъ во дворъ къ священнику. — Смотри, отецъ! — сурово сказалъ онъ, — если ты вздумаешь говорить противъ меня, когда къ теб придетъ Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стрляетъ. Ты человкъ бдный, и у тебя дти.…

«Когда на завтра пробудились оба, новыми глазами взглянули они на міръ — и новыя мысли, новыя чувства охватили обоихъ. Они полюбили другъ друга… „Съ хохотомъ улетлъ черный духъ съ блаженной планеты — и тысячи лтъ кружилась она, нося въ себ ядъ любви… „И снова постилъ сатана отравленный міръ. Какъ воръ, крался онъ въ первый разъ по блаженной планет. Какъ царь, онъ вошелъ въ нее теперь и слъ на трон могилъ и надгробныхъ памятниковъ. Потому что любовь — сильная, какъ смерть — и привела съ собою…

И онъ подробно разсказалъ мн, какъ былъ обокраденъ самъ и какъ вообще въ Терскихъ и Кубанскихъ станицахъ попадаютъ подчасъ въ руки лихихъ людеи добрые казацкіе кони… * * * — Представьте себ, что вы зажиточный станичникъ. Въ степи у васъ гуляетъ порядочная отара овецъ, а во двор стоитъ пять-шесть добрыхъ коней, и рабочихъ, и подъ верхъ, и въ разъздъ. Особенно дорогъ вамъ какой-нибудь «Гндой» или «Срый», — вы привели его изъ Ставрополя; онъ ваша гордость; вся станица завидуетъ вашему коню и хвалитъ…

Когда я спросилъ разсказчика: кто же были витязи? грузинъ недоумло посмотрлъ на меня и молча пожалъ плечами, очевидно не зная, что отвчать. У затворниковъ-воиновъ грузинской легенды есть много братьевъ на Запад — романскомъ, германскомъ, славянскомъ. Нмцы прячутъ въ Кифгейзер Фридриха Барбароссу, а въ Оденберг — Карла Великаго; сербы — гд-то въ герцеговинскихъ кручахъ Марка Кралевича; мадьяры — въ Карпатахъ короля Матьяса; чехи — въ гор Бланик, близь Табора, воеводу Венцеля. Бретонцы и шотландцы…

Обробла баба. Еще бы! — стоитъ предъ нею само свтлое солнце, что добрый казакъ, и во вс глаза на нее дивуется — смотритъ. — Зачмъ ты, дурная баба, кричишь? разв не нравится теб здсь? боишься, что плохая жизнь будетъ? Э, нтъ! твоя Украйна предъ моимъ царствомъ — что зима предъ лтомъ. У меня здсь ни голода, ни холода, ни нужды, ни работы, ни сва, мы неурожая, ни податей, ни рекрутчины: живи, какъ у Христа за пазухой! А ты плачешь и разбиваешь мн сонъ! Подумай: хорошо ли мн, солнцу, ходить по твоей…

Весь полетъ камня не могъ продолжаться больше секунды, но чего только ни вспомнилъ я за это время! Все, что было дорогого и хорошаго въ моей жизни, такъ и встало предъ глазами… Вдругъ одинъ за другимъ прокатились въ горахъ три револьверные выстрла, и проклятый камень завертлся, какъ волчекъ, у моихъ ногъ, разорвалъ мн бандули, больно зашибъ пальцы и остановился. Я сбросилъ его въ пропасть. Стрлялъ Фидо, грузинъ, слдовавшій за мною. Видя неминуемую гибель, грозившую мн, онъ, по вдохновенію отчаянія,…

— Проснись, отецъ, потому что надъ горами видно великое чудо! Большая, невиданная дотол, звзда возсіяла на далекой восточной черт, гд синее небо сходилось съ черными горами. Она была — какъ рубинъ въ рукоятк царскаго меча, а подъ нею висла широкая полоса свтящагося тумана. Звзда блистала такъ ярко, что освщала весь небесный просторъ, какъ смоляной факелъ освтилъ бы тсную хижину. Жрецъ долго стоялъ на обрыв предъ своею пещерой, вперивъ взоръ въ дивное явленіе и измряя мыслями его тайну. Потомъ сказалъ…