Книги из серии "Моя вина"

– Бывает, – сочувственно сказал он. – Сам третьего дня болел. Перед сменой хотел поправиться – ну его к черту, с дурной головой сидеть, – так жена не дала. У тебя-то как? – Моя ничего. Да ее и дома-то не было. В библиотеку свою ушла. – В библиотеку? – Ну да. Она у меня библиотекарем. Знаешь, за рыбным? – Знаю. Так она что же… институт кончила? – Николай откуда-то помнил, что есть такой – библиотечный институт. Сам он в библиотеку уже лет двадцать как не ходил, – но со школьного детства помнил,…

Она никогда не была замужем. Она была неловкой, некрасивой и молчаливой девушкой, с яркими веснушками на широком лице и круглыми серыми глазами, – и первый же парень, которому она, почти не сопротивляясь, уступила, был с нею месяц и бросил ее, оставив ей ребенка. У нее родился сын; она была совсем одна, постоянно попрекаемая больной, измученной жизнью матерью, – впрочем, с сыном она не чувствовала себя одинокой. Мать работала на строительстве «Азовстали» и в тридцать третьем, надорвавшись, умерла.…

– Владимир Сергеевич, – сказал Митрохин, доброжелательно глядя на меня своими голубовато-серыми, добродушно удлиненными лучиками морщинок глазами. Все-таки он славный был человек (признаться в этом даже себе без «все-таки» я не мог: не может начальник, если ты не рвущийся вверх по трупам своих товарищей карьерист, быть без «все-таки» порядочным человеком!): Салтыков у прочнистов всегда говорил молодежи «ты», хотя был моложе Митрохина, и безо всякого отчества: «Петя, иди сюда…». – Владимир Сергеевич, –…

– Оставь, у меня деньги есть. Ты сходишь? Обратите внимание, что значит человек из Сибири: незнакомому – да чего уж там говорить, ханыге – дает десять рублей и просит сходить за бутылкой! Ему и в голову не может прийти, что в нашем образцовом коммунистическом гадючнике каждый второй его может кинуть – уйти с деньгами и не вернуться, – тем более что человек он не просто не местный, чужой, но и вообще черт знает откуда… Ну, я-то – Боже упаси, а так – случаев сколько угодно. Взял я его червонец и…

От метро, обтекая их, вдруг побежала какая-то свежая, энергичная, подтянутая толпа – даже вспыхнула как будто разноцветными зонтиками, – и у нее стеснилось дыхание от внезапно налетевшей к этой толпе неприязни: всем этим людям, казалось, было лучше и легче, чем ей, все они были лучше – сильнее, умнее, красивее – и счастливее ее, и все они были – как будто вместе… Проходя мимо радужного фонаря коммерческого киоска, она с размаху наступила на что-то твердое, скользкое – показавшееся облитым отвратительной…

Лагерь наш, на вытянутом копьевым наконечником мысе, выглядел со стороны живописно. На ярко-зеленом поле еще невысокой густой травы стояли три четырехместные, оливкового цвета палатки; перед ними подрагивал бледно-оранжевый с прозеленью (дневное пламя неярко – просвечивает задник травы) костер, окольцованный защитного цвета ящиками. Наконец, венчал мыс – как танк, воздвигнутый на постаменте, или как вздыбленный на брачном ристалище зубр, – грузовик: тяжелый, лобастый, на каменных ребристых колесах…

Он разделся без света, краем глаза улавливая серебристо-черные переливчатые сполохи в трехстворчатом развороте зеркал, и прошел… туда, куда было ближе всего идти, – в лоснящуюся холодным кафельным блеском полутемную кухню. Окно было безжизненно-гладко закрашено вечереющим серым небом. Он подошел к окну: над подоконником всплыл пустой двор, утыканный суковатыми белесыми обрубками тополей. Вдалеке, на дороге, сбились перед светофором в плотную черепитчатую толпу грязные спины автомобилей; одиночные…