Книги из серии "Новеллы Русского Двора"

– О! Я наказала его за это, – продолжала госпожа Меллин, – но этим дело не кончится; я отомщу ему, отомщу всему лживому и вероломному полу; я больше чем когда-либо ненавижу мужчин, я настолько сильно презираю их, что у меня просто в голове не укладывается, как могло случиться, что эти слабые и безвольные твари так долго господствовали над нами. Но вы, ваше величество, все снова измените в мире и поставите на свои места, с момента вашего победоносного восшествия на престол женщины уже успели отвоевать…

Сквозь щель в двери его друга на половицы падала белая полоска света. Следовательно, он только что вернулся домой и еще не ложился. Лапинский постучал. Никакого ответа. Он затарабанил сильнее и одновременно крикнул: – Ради бога, открой; деньги, у меня для тебя деньги! Сперва он услышал шаги, потом звук задвигаемого в стол ящика, потом Кольцов отворил. Лапинского испугала перемена, за столь короткий срок произошедшая с его товарищем; спутанные волосы прядями свисали на лоб, глаза глубоко запали…

Этого фимиама с избытком хватило даже для такого философа, как Дидро. А Дидро был не только философом, но и светским человеком. Он был галантен, любил женщин, особенно молодых и красивых, а к каждому из петербургских писем было приложено также по портрету. Один изображал гордую головку с огромными, выразительными серыми глазами и весьма маленькими устами; широкая орденская лента прикрывала пышную грудь. Второй же – тонкое, страстное личико с полузакрытыми темными бархатистыми очами. И оба лика одухотворены,…

— Мне кажется, сегодня мы находимся в самых мирных отношениях со всеми державами Европы, — возразил Безбородко. — Конечно, — воскликнул Потемкин, — но мои приготовления касаются только державы, которая относится к Азии и которую, я надеюсь, мы в скором времени снова туда и загоним. — Ваша давняя любимая идея, — промолвил в ответ статс-секретарь, — вытеснить турок из Европы, какое русское сердце осталось бы к этому равнодушным, однако мы не всегда можем действовать так, как нам хочется, есть очень…

— Сударыня, я благодарен вам за искусство, которому вы меня обучили, — сказал он. — Какое такое искусство? — Искусство стать любимым, — с легким грациозным поклоном промолвил в ответ Ланской. — Как это? — недоуменно воскликнула графиня Браниша. — Что за загадки вы мне тут загадываете? — Только что вы преподали мне урок, значение которого для меня трудно переоценить. — Свою отставку с любовной службы мне вы рассматриваете… — Как исключительно полезное наставление, — на полуслове прервал графиню…

— Помогите мне избавиться от этой отвратительной шубы, Максим Петрович. Максим поспешил исполнить повеление прекрасной медведицы и теперь, когда больше нечего было бояться ее больших светлых глаз, он очень быстро и весьма громко проговорил: — Однако, вы повзрослели, Ангелина Ивановна, за эти два года, что провели в монастыре и я вас не видел, стали взрослой и красивой. — Вы шутите, Максим Петрович. — Я вовсе не шучу. Теперь ее светлые глаза встретились с его взглядом, щеки его тоже запылали.…

— Кто вас выбирал? — Наш полк. — С какой целью? — Мы требуем правосудия для своих товарищей. — Вы просите помилования? — Правосудия. — Будет им правосудие, — побагровев от гнева, воскликнула императрица, — и вам тоже! При следующем комплоте я велю казнить каждого десятого из вашего полка. — Если вы на это отважитесь, — смело заявил выступающий по поручению солдат молодой офицер. — Время покажет, на что я способна, до свидания! — Екатерина повернулась к ним спиной и подошла к окну. — Идите!…

– Я! – сказал молодой итальянец. – Я получил приказ доставить вас во дворец, – пояснил офицер. – Меня? И чей же… – Особый приказ Их величества императрицы. После этого Томази последовал за офицером, который по аллее парка и коридорам роскошной летней резиденции царицы довел его до двери, перед которой остановился. – Входите сюда, – проговорил он, – госпожа Протасова, гофдама Их величества, поджидает вас, от нее вы услышите остальное. От хитрого итальянца не ускользнуло, что офицер при этом…

Никто из присутствующих не усмотрел ничего необычного в этом приветствии, тем более, что Чоглоков считался признанным претендентом на руку красивой купеческой дочери. Ясное чело Маши прикрывала унизанная жемчугом налобная повязка из красного бархата, сиявшая вокруг ее головы подобно иконописному венцу, а сама она была в новом кумачовом сарафане, расшитом по красному полю золотым шелковым узором. Господин Ямроевич воспользовался этим удобным случаем, представившимся его политически значимому красноречию,…