Книги из серии "Рассказы из одного кармана"

— А-а, вы имеете в виду ночлежку на Длажденой улице, — вспомнил Дастих. — Вот именно. Там обычно ночуют карманники и медвежатники из Будапешта или из Галиции, когда приезжают в Прагу по своим «делам». Мы за этим кабаком следим. Как по-вашему, может быть, я просто по привычке решил заглянуть туда? — Вполне может быть, — рассудил Дастих, — такие вещи иногда делаются совершенно механически, в особенности если они входят в круг служебных обязанностей. Тут нет ничего удивительного. — Так вот,…

— А-а, вы имеете в виду ночлежку на Длажденой улице, — вспомнил Дастих. — Вот именно. Там обычно ночуют карманники и медвежатники из Будапешта или из Галиции, когда приезжают в Прагу по своим «делам». Мы за этим кабаком следим. Как по-вашему, может быть, я просто по привычке решил заглянуть туда? — Вполне может быть, — рассудил Дастих, — такие вещи иногда делаются совершенно механически, в особенности если они входят в круг служебных обязанностей. Тут нет ничего удивительного. — Так вот,…

— Милейший, — говорит князь, — в трех километрах от Лубенца нет ведь ни одного парка. — Вот и хорошо, — отвечаю я. — Черта с два вы нашли бы в парке, разве только ageratum [ Ageratum — декоративное садовое растение, вывезенное из Мексики; имеет красивые синие цветы .] или канны. Смотрите, тут, внизу, к стеблю хризантемы прилипла щепотка земли. Это не садовый перегной, а вязкая глина, удобренная скорее всего фекалиями. А на листьях следы голубиного помета, стало быть, надо искать там, где много…

— Ax! — сказала Мак-Лири. — А что дальше? — Бубновый валет, — объявила миссис Мейерс, открывая вторую кучку. — Десятка пик, это дорога. А вот трефы — трефы всегда означают неприятность, удар. Но в конце — червонная дама. — Что это значит? — спросила миссис Мак-Лири, старательно пяля глаза. — Опять бубны, — размышляла миссис Мейерс над третьей кучкой. — Дитя мое, вас ждет богатство. И кому-то предстоит дальняя дорога, не знаю еще, вам или кому-нибудь из ваших близких. — Мне надо съездить…

— Да, едва ли, — скромно отозвался прокурор. — Ладно, я приду, господин Яновиц. Приду только затем, чтобы раскусить этот ваш феномен. Просто позор, до чего у нас легковерны люди. Но вы ему не говорите, кто я такой. Вот погодите, я ему покажу один почерк, это будет необычный случай. Ручаюсь, что я изобличу его в обмане. Надобно вам сказать, что прокурору (или, точнее говоря, старшему государственному прокурору доктору прав господину Клапке) предстояло на ближайшей сессии суда присяжных выступить…

Я уже сказал, что у этой женщины низкий духовный уровень, но он обусловлен не примитивностью, а дисгармоничностью ее натуры. Весь почерк проникнут притворством, он как бы старается быть красивее, чем на самом деле, но только в мелочах. Особа, чей почерк мы исследуем, в мелочах заботится о порядочности, старательно ставит точки над "и", а в больших делах она неряшлива, безответственна, аморальна, — полная распущенность. Особенно обращают на себя внимание черточки над буквами. Почерк имеет обычный…

У меня и руки опустились. Вот оно, наконец! Так это и бывает: человек напишет несколько писем и перепутает конверты. Дурацкая случайность, а, Мартичка? Знаешь, мне даже стало жаль жену, что она так попалась. Представь себе, Тоник, моим первым побуждением было вернуть Мартичке письмо, предназначенное… этому Артуру. При любых других обстоятельствах я так бы и поступил, но ревность — это гнусная и грязная страсть. Дружище, я прочитал это письмо и покажу тебе его, потому что с тех пор не расстаюсь…

— Well! — сказал профессор, усердно делавший пометки в блокноте. — Пожалуйста, пустите его идти сюда. По знаку начальника полиции полицейский ввел Ченека Суханека, мрачного субъекта, на лице которого было написано: «Подите вы все к…, меня голыми руками не возьмешь». Видно было, что Суханек твердо решил стоять на своем. — Подойдите, — строго сказал профессор Ч.Д. Роусс. — Я не буду вас допрашивать. Я только буду произносить слова, а вы должны в ответ говорить первое слово, которое вам придет…

— Я пришлю тебе ужин сюда, — решила жена и оставила министра на полу, среди бумаг. В доме воцарилась тишина, только за окном шумели деревья и падали звезды. В полночь Божена стала зевать и пошла на цыпочках заглянуть в кабинет. Министр, без пиджака, потный и взлохмаченный, стоял посреди кабинета, где все было перевернуто вверх дном: пол завален бумагами, мебель отодвинута от стен, ковры брошены в угол. На письменном столе стоял нетронутый ужин. — О господи, что ты делаешь? — ужаснулась министерша.…

— Ну, а дальше что? — спросил подполковник. — Дальше? Ясно, что было дальше! В два часа ночи жена слышит, как внизу визжит служанка. Жена вниз, в чем дело? Та ревет: «В кладовке вор». Жена побежала за ключами и за мной, я бегу с револьвером вниз. Подумай, какая подлая штука — окно в кладовке взломано, жестянки с документом нет, и вора след простыл. Вот и все, — вздохнул полковник. Врзал постучал пальцами по столу. — А было кому-нибудь известно, что ты держишь этот документ дома? Несчастный…

— Что это вы делаете? — укоризненно спросил жандарм. У человека, которого он держал за плечо, лицо было бледно и невыразительно. — Разве нельзя прыгать? — спросил он робко. — Я ведь здесь живу. Жандарм Паненка не долго обдумывал ситуацию. — Может быть, вы тут и живете, — сказал он, — но мне не нравится, что вы прыгаете из окна. — Я не знал, что это запрещено, — оправдывался человек с невыразительным лицом. — Спросите господина Пацовского, он подтвердит, что я здесь живу. Я Ройдл. — Может…

— Кралик Ян — студент механического факультета, — отчетливо произнес свидетель. — Вы были очевидцем того, как сегодня в четыре часа утра неизвестная машина сбила Божену Махачкову? — Да. И я должен заявить, что виноват шофер. Судите сами, улица была совершенно пуста, и если бы он сбавил ход на перекрестке… — Как далеко вы были от места происшествия? — прервал его Мейзлик. — В десяти шагах. Я провожал своего приятеля из… из пивной, и когда мы проходили по Житной улице… — А кто такой ваш…

— Это труп Ружены Регнеровой? — подавленно спросил вахмистр Трнка. — Да, — невозмутимо ответил Индржих Башта и стряхнул пальцем пепел прямо в разверстую яму. — Не угодно ли господам узнать что-нибудь еще? — Послушайте, пан Яник, — восторгался вечером в трактире вахмистр Трнка. — Вы настоящий психолог, ничего не скажешь. Ваше здоровье, пан Яник! Парень растаял, стоило вам обратиться к нему: «Пан Башта!» Его человеческое достоинство страдало, видите ли! Мерзавец этакий! А мы-то, мы-то таскались…

— Простите, нет, — сокрушенно признался Мейзлик тоном неуспевающего ученика. — Что вы говорите! — возмутился Дивишек. — Ведь это письмо еще семнадцать лет назад опубликовал историк Шебек в своих «Извлечениях». Хоть это вам следовало бы знать. Но только, — добавил он, поправив очки, — ни Шебек, ни Пекарж, ни даже Новотный, в общем, никто не уделил письму должного внимания. А ведь именно это письмо, о котором вам следовало бы знать, навело меня на след — Ага, — сказал Мейзлик. — Что же дальше?…

Ладно — с той минуты интересы Франка Сельвина стали моими кровными интересами. Прежде всего я изучил судебные документы. Честное слово, я в жизни не видал подобного головотяпства! То был просто юридический скандал. Само дело было, в сущности, несложно: как-то ночью служанка этой самой тетки Софии, пятидесятилетняя Анна Соларова, личность психически неполноценная, услышала шаги в комнате барышни, то есть тетки Софии. Она пошла узнать, почему барышня не спит, и, войдя в спальню, увидела, как через…

— Ну, с той девушкой, что нашли около Розптил, — отозвался усатый и замолк, видно не собираясь продолжать разговор. Минка вдруг живо заинтересовалась, наверное потому, что речь шла о девушке. — С какой девушкой? — воскликнула она. — Ну, с той, которую там нашли, — уклончиво ответил сыщик Соучек и, немного смутившись, вытащил из кармана сигарету. И тут произошло неожиданное: Пепик быстро сунул руку в карман, чиркнул своей зажигалкой и поднес ее соседу по столику. — Благодарю вас, — сказал…

Человек шестьдесят полицейских в касках и дождевиках возвращались от Еврейских печей, промокшие, усталые и разъяренные — чуть не плача от злости. И было на что злиться: этот босяк прикончил трех полицейских — Бартоша, Крейчика и Врзала, а теперь бежит прямо в лапы сельских жандармов «Он по праву принадлежит нам , — твердили полицейские в форме и сыщики в штатском, — а вот, подумайте, приходится этого негодяя отдать жандармам! Слушайте, ведь он стрелял в нас, значит, это наше дело! Пусть жандармы…

— Значит, вы утверждаете, что в неладах был повинен тесть? — Верно, — ответил Вондрачек нерешительно. — Ничего он нам не давал. Пока, говорит, я жив, я хозяин, — и никаких. Я ему говорю: «Папаша, купите корову, я тогда этот лужок распашу и не надо будет его продавать». А он ладит свое: мол, когда умру, покупай хоть две коровы, а я эту свою полоску продам Юдалу. — Послушайте, Вондрачек, — строго сказал председатель. — А, может, вы его убили, чтобы добраться до денег в сундучке? — Эти деньги…