...Имеются человеческие жертвы

— Ну а дальше? — поторопил Турецкий. — Дет­сад, школа, юннатский кружок.. Что там дальше?

— А дальше на некоторый период глухая тишина, — сказал Данилов.

— Это почему же? — удивился Турецкий. — Так вроде бы не бывает.

— Ну да, — кивнул Михаил, — не бывает и быть не должно. Однако факт — до восемьдесят шестого года данные отсутствуют, так как в восемьдесят четвертом, из-за повреждения электропроводки, часть городского архива была утрачена в результате пожара. Хотя в областном военкомате имеется запись о работе с допризывником Клемешевым и о призыве его в семьдесят шестом году на военную службу в Приволжский военный округ. Однако личное дело призывника в архиве военного комиссариата почему-то не обнаружено.

— Та-ак... — протянул Турецкий. — Ну, давай, давай дальше... Я уж предчувствую тут нескучный сюжетец.

— Вы слушайте, слушайте, Александр Борисович! Точно так же неведомо куда исчезли все сведения о Геночке Клемешеве и в архиве областного Управления народного образования. Как не было! Ни бумажек, ни копий аттестатов, то есть вообще ничего!

— А был ли мальчик? — усмехнулся Турецкий, поднялся и закурил.

— Но и это не все, — сказал Данилов. — Это, если хотите, только прелюдия. В том же восемьдесят четвертом в квартире, где проживала мать Клемешева, тоже произошел пожар, причем, заметьте, опять же из-за короткого замыкания в проводке. По крайней мере, к такому выводу пришла пожарно-техническая экспертиза. Квартира выгорела дотла, и в ней были обнаружены два трупа — мужской и женский, которые не подлежали идентификации. Мать Клемешева была еще относительно молодой женщиной и, по утверждениям соседей, не пила...

— Так-так... — Турецкий остановился посреди комнаты, хмуро глядя себе под ноги.

— Надо ли говорить, Александр Борисович, — продолжил Данилов, — что при пожаре в квартире, как я сказал, выгорело все, ни одной бумажки не осталось, ни писем, ни документов, ни фотографий...

— Отчего же так лихо все выгорело-то? — спросил Турецкий.

— Как установила пожарно-техническая экспертиза, высокая интенсивность пламени могла объясняться наличием в очаге пожара легко воспламеняющихся и горючих веществ, в частности, известного количества этилового спирта. А мать Клемешева, которая по-прежнему работала на том же заводе номер шесть, как раз имела доступ к техническому спирту, и нетрудно предположить, что, как и многие, таскала ценную жидкость с родного предприятия.

— Так кем могли быть эти погибшие? — спросил Турецкий. — Думаешь, мать и ее младший сын?

— Я ничего не думаю, — сказал Данилов, — я пока только излагаю факты. Но и это не все... У матери Клемешева имелась сестра, одинокая, она оставалась в Орловске. И в том же году она исчезла...

— Много, много, Миша, — замахал руками Турецкий. — Перебор! Двадцать два! Это уже ни в какую статистику не лезет!

— И ведь заметьте, — сказал Данилов, — статистика статистикой, а зацепиться-то не за что!

— Ах, Клемешев, Клемешев, — потер подбородок Турецкий. — Интересно, хоть один из этих трагических фактов попал в его, так сказать, официальное жизнеописание? Уверен, что нет.

— И ошибаетесь, Александр Борисович! Отслужив в армии, а он, между прочим, остался на сверхсрочную и после этого еще заключил контракт на три года, вернувшись в город, Клемешев отработал еще год водителем-экспедитором Степногорского треста столовых и ресторанов. А потом бывший прапорщик-афганец решил пойти .учиться и при поступлении в институт указал в автобиографии, что является круглым сиротой, а мать его трагически погибла за месяц до его демобилизации из рядов вооруженных сил.

— Грустная биография, — заключил Турецкий. — И где он жил, когда вернулся на пепелище?

— Сначала получил комнату в общежитии, от завода номер девятнадцать...

— Ты не ошибся, точно девятнадцать?

Данилов сверился со своими записями и подтвердил:

— Да, никакой ошибки.

— Интересно! — Александр Борисович закинул руки за голову, глядя через окно куда-то вдаль. Потом, обернувшись и заметив удивленное, ждущее лицо Михаила, махнул рукой: — Может, и ерунда, не знаю. Возможно, только совпадение. Так что пока лучше промолчу.

Он и правда не хотел пока говорить о том узелочке, который как бы сам собой завязался в голове: номерной девятнадцатый завод был основным ядром научно-производственного объединения «Вспышка», директором которого много лет состоял покойный Сергей Степанович Санин.

Угодив под выстрел снайпера, который раздался вскоре после его возвращения от губернатора Платова, Турецкий в тот вечер так и не смог допросить Наташу в качестве свидетеля.

— Вот что, Миша, — сказал Турецкий, — понимаю, как ты замотался, и, по совести говоря, если бы я был не зверь, а хороший начальник, дал бы я тебе часочка два-три отдохнуть. Но кому-то из нас должно было не повезти, Миша. И вот я — зверь, а ты — подчиненный. Хлебни чайку, перекуси и отправляйся-ка ты с деликатнейшим поручением: найди Санину и привези сюда.

— Легко сказать — найди! — вскинулся Данилов. — Мы ведь, Александр Борисович, не в Шепетовке какой-нибудь!

— Может, и хорошо, что не в Шепетовке, потому что за ней, как я думаю, сейчас могут таскаться те, от кого вы тогда ее охраняли. Хотя, насколько я разбираюсь в электричестве, ее жизни и здоровью сейчас ничего не угрожает. Ну, где она может быть? В университете, в штаб-квартире «Гражданского действия», в библиотеке или дома. Последнее вероятней всего. Мы должны были увидеться с ней в тот вечер, но свидание не состоялось. Отправляйся прямо домой. Чтобы, случаем, не засветиться, никуда больше не мотайся. Просто войди в ее подъезд и, если ее не окажется дома, кинь записку в почтовый ящик. Текст такой, запоминай: «Если хотите снова полюбоваться на реку у пиццерии, позвоните по телефону... » Оставишь свой номер в гостинице. А дальше свяжешься и осторожно привезешь сюда. Она девушка сообразительная, все поймет.

— Опасно, — сказал Данилов. — Если ее действительно секут, слишком много слабых точек.

— Да, — сказал Турецкий. — Жизнь, как известно, вообще опасна, и этой аксиомы пока никто не опроверг. Был бы у меня другой выход... Но, увы, его нет! В общем, найди там чего-нибудь на кухне и жми!

«А ведь старуха Фортуна, похоже, соизволила таки обратить ко мне свое чело, — подумал Турецкий, когда вечером того же дня Данилов пропустил в комнату долгожданную гостью. — Молодец, старушка, так держать! Вот и пулю отвела, и Грязнов прямо с неба свалился, и Наташа Санина собственной персоной... »

За эти дни она, кажется, здорово сдала, ещё больше похудела и осунулась, как в народе говорят, почернела лицом. Горе, от него не убежишь, не спрячешься... Но при виде Турецкого ее лицо осветилось неподдельной радостью.

— Как я рада! — воскликнула она. — Ваш Миша по дороге мне все объяснил, но вот сейчас, когда я вижу вас рядом... Честное слово, я ужасно рада!

— А уж как я-то рад! — пожимая ей руку и помогая снять плащ, сказал Турецкий. — Запросто могли б никогда уже не увидеться.

Турецкий с благодарностью взглянул на Данилова, но было в его взгляде и что-то требовательное, и молодой следователь поспешил оставить их одних.

— Вот, — вздохнул Турецкий, — сижу тут в заточении. Хотя, конечно, долго не высижу.

— Я сделала то, что вы просили, записала практически все, что рассказала тогда на берегу, — сказала Наташа и протянула ему несколько страниц, набранных на компьютере.

Он взял странички, пробежал глазами первую, вторую, заглянул в конец.