...Имя сей звезде Чернобыль

Я сказал бы: станем фашистами (бытовыми).

Что это такое — быт/овой/ фаш/ист/?

В Нюрнберге смотрели с ужасом непонимания. Этот готов был убить 30 млн.!

Ну, сколько сегодня среди обык/новенных/ людей, кто готов и 200, и 300, и млрд. убить — мысленно.

— Сбросим, чтобы не дать им сбросить! В этом контексте я расцениваю фильмы такие, как «Рэмбо», «Рокки».

…Задача: чтобы война, военное занятие людей, убийство вызывали отвращение в зрителе. Вся жестокость [в фильме «Иди и смотри»] — чтобы вызвать отвращение к кровопролитию.

Физики сделали бомбу, политики ее быстро приспос/обили/ к своим делам. И когда поняли, что это такое. Мы сделали работу за дьявола!

Сегодня уже политикам приходится часто это повторять, когда понимают; что такое оружие ядер/ное/. Мы сделали раб/оту/ за дьявола!

Война и лит/ература/: проблемы нового мышления. У каждого народа, страны — свои проблемы. Но и их решение — из общего положения. Нет безопасности для себя. Нет чистого воздуха — для себя. И чистой воды… И… И…

Смертность человечества — соверш/енно/ иное мирочувствование.

…И яснее стало чувство: не только физики-химики, но и мы, гуманитарии, ответств/енны/, как используют нас.

Сегодня это: старое мышление — это не личный изъян, это — вина за содействие силам, актив/ным/ или инертным, волокущим мир в пропасть.

Вот так хочу поставить вопрос: вина!

В политике: безопасность лишь для себя — опас/ная/ иллюзия.

В социал/ьных/ науках: история для себя, для своей системы и отриц/ание/ будущего для других.

Генофонд, нац/иональное/ многообразие — условие будущего. Почему надо думать, что человеч/еству/ легче будет двиг/аться/ в будущее (а не к вырожд/ению/ и гибели), когда у него все пути сойдутся в узком тоннеле одной лишь социал/ьной/ структуры?

Почему не предположить, что через какое-то время человечеству/ понадобятся несколько истоков, ростков и пр. для рождения новых структур?

В лит/ературе/, (иск/усстве/): новый гуманизм. Отказ от арифметич/еского/ — полный. Невозмож/но/ больше: погибнет млн., счастье придет к млр.! Ну, 100 — можно? Ну, а единица.

Убить человека и убить человеч/ество/ — опасно сблизилось, сошлось.

Полное отриц/ание/убийства, как решения истор/ических/ задач. И социальных.

А тем более — войны.

И соответ/ственно/ — милитаризма.

Новое мышл/ение/…Некот/орых/ завораживает слово: но в о е. Как в 20-е годы — новое искусство. На самом деле — лишь из всего богатства историч/еского/ мышл/ения/ и памяти, но переоцененной. И тут значение имеет уже не наближенность к нам во времени. Бывает и так, что — наоборот.

Если враг не сдается… и — не делай другому, чего… Дело прочно, когда под ним струится кровь…

И: не убий!.. От не убий человека до не убий человечество.

Ну, а практика. Инерция старого мышления. И она — не просто беда. Она в усл/овиях/ ядер/ной/ эры — вина писателя, лит/ературы/. Тем более, что за ней — историч/еская/ вина поэтизации войны. Которую надо искупать.

Толстой: люди воюют, торгуют. И решают: что такое добро, а что зло.

И еще сегодня, а как это решать в условиях, когда может наступить, говоря сл/овами/ Залыгина — «ничего». Ни зла, ни добра — не будет, кому решать.

…Что добро, что зло — в услов/иях/ глобальных пробл/ем/ экологич/еских/ и «военных».

…Но в условиях, когда возникло «ничего». Не помериться талантом, не сия суета, а именно: перепроверить прошлое богатство мыслей этим «ничего».

Новое мышл/ение/ — это и новое чувство — литературы/. Новая степ/ень/ честности — о судьбе человеч/ества/.

Даже Сталин призвал религию в годы войны — спасать страну.

А тут всю планету — почему ее надо отталкивать?

Смотришь в бездну — она в тебя.

Мы — око материи.

Но она нам глаза в глаза! В/еликий/ Драмат/ург/.

Про СОИ и ее отца Рейгана на Западе гов/орят/ снисходительно, иронически: ну, мол, спятил старикашка, не отнимайте игрушку, не обращайте внимания и давайте договариваться о ракетах наземных, средних и пр.

«Он всё равно не отдаст, не откажется, чудак этакий!»…

Это — как у Мрожека [156] , старый маразматик ходит по сцене с «дубальтоўкай», целится, люди хотят отнять, а два дебила — «усовестить» стараются всех:

156

Мрожек Славомир — польский драматург.

— Дядэк хцэ стшелить!

«Хцэ» и всё тебе!

Нам не хватает воображ/ения/: идти от того, будто уже свершилось, а потом открутка, и вот мы теперь (не мы, а Рейган и Горб/ачев/) обсуждают снова.

Как быстро договорились бы. Как при нападении марсиан.

У меня ощущение, что Горб/ачев/ именно так и видит, оттого драматич/еская/ сцена после переговоров.

А Рейкьявик Рейгана.

Аксиома нашей эпохи: ядер/ную/ войну нельзя вести, в ней нельзя добиться победы.

Это не Ив. Ив. псих/ология/, а феномен мировой — бункерной/ психол/огии/. 10 [человек останутся в живых], да. Но в число 10 легко включить и свою драгоценную особу, не грубо прямо, но есть в нас этакий механизм подсознания.

Бункеры Бункеровичи нормой считают бункерное мышление. Потому-то не отводят глаза. А то, что происходит, для них — аномалия. Дискомфорт, желание и готовн/ость/ на старые рельсы.

…Надо быть Дост/оевским/, чтобы в 19 в. заболеть мыслью о гибели человечества. Сегодня этим заболеть — надо немного совести и чувствительности…

Мы сделали работу за дьявола — [сказал американский физик-ядерщик] Роберт Оппенгеймер в конце жизни. Физики часто для политиков и за политиков. Но и политики — за еще большего дьявола.

Рейк/ьявик/ — драма человечества. И драма человеческая. Да, я гов/орю/ о непосред/ственных/ участниках переговоров. Когда-нибудь об этой драме напишут романы или трагедии.

Да, драма.

1987

Индия. 14.1.1987 г.