...начинают и проигрывают

Случилась беда!

Схватил со стола ушанку, планшет и кинулся на улицу. Меня проводили недоумевающими взглядами — ведь никто, кроме меня, ничего не видел.

Подбежал к краю обрыва. Вся дорога отсюда как на ладони. Пустая, никакой машины на ней нет. И там, где извилистая серая лента, сползая с берега, расстилается через белую гладь замерзшей реки,— тоже ничего. Словно зиса и не было!

И лишь три одиноких малюсеньких кирпичика едва заметными пятнышками алеют на снегу далеко внизу, под обрывом.

Красные кирпичи! Из кузова!

Я съехал на подошвах по обмерзлому скату, побежал, припадая от боли, к сбитому столбику на обочине.

Далеко внизу, колесами вверх, среди рассыпанного кирпича лежал опрокинувшийся зисок. Мотор заглох, стояла мертвая тишина.

— Водитель!— позвал я отчаянно.— Водитель!

Никто не отозвался.

Подоспела запыхавшаяся Трофимовна.

— На комбинат, к телефону, живо!— приказал я.
– Вызовите скорую. И к нам в отделение, пусть Федосеева пришлют.

— О, господи!— Она затопала вверх по дороге, отдуваясь как паровоз на крутом подъеме.

С трудом, при помощи слетевшейся к месту аварии ребятни, я вытащил шофера из вдребезги разбитой кабины, уложил на брезент. Он был без сознания, тяжело, с хрипом дышал. Чуть подрагивали седоватые усы.

— Дядя Коля Васин!— воскликнул испуганно один из ребят.

— Знаешь его?

— Ага! Тети Матрены муж, шофер химкомбинатский.

Они здесь близко живут, у задних ворот комбината.

— Ну-ка, быстро туда!

Приехала скорая помощь, сразу вслед за ней прибежала жена Васина. Без звука кинулась к пострадавшему, а когда ее подняли, глухо и протяжно зарыдала.

— Ну как?— спросил я старенького врача.

Он покачал головой.

— Мертв?

— Еще дышит каким-то чудом. Но очень сомневаюсь, успеем ли довезти. Грудная клетка вся раздав лена. Обширнейшее внутреннее кровоизлияние.

— Не пьян?

— По-моему, нет…

Притащился на Стратегии неторопливый степенный Федосеев, наш гаишник, и с ним фотограф из горотдела. Мы начали свою кропотливую работу. Предстояло составить протокол осмотра места происшествия, обследовать машину и выяснить причину катастрофы, нарисовать схему, допросить свидетелей — не один я, оказывается был очевидцем аварии; две женщины развешивали наверху белье, мальчишка из школы бежал…

Я не очень удивился, когда Федосеев подозвал меня к опрокинутой машине и показал порванный шланг возле одного из тормозных цилиндров.

— Вот в чем причина.

— Тормоза?

— Ага! Нажал сильно, шланг старый, в обед сто лет, его и прорвало. Вся тормозная жидкость к черту.

— А ручник?

— Он пробовал — вон, затянуто. Да разве на таком склоне ручником удержишь?. Да-а, жаль, хороший был шофер…

Приехали химкомбинатские, стали рядить-гадать, как поднять машину.

Нам больше нечего было здесь делать. Федосеев подбросил нас на Стратегии — меня до столовой, фотографа к горотделу, а сам поехал докладывать начальнику.

Наверное, у меня был тот еще вид, потому что Зинаида Григорьевна, взглянув, ужаснулась, всплеснула своими тонкими руками:

— Что-то случилось!

— Автокатастрофа,— я устало опустился на табуретку.— Машина всмятку.

— Ужас какой? Надеюсь, жертв нет?

— Есть, к сожалению. Шофера убило. Ваш, комбинатский.

— Кто?— спросили они обе, Зинаида Григорьевна и Дина, в один голос.

— Васин. Знаете?

— Николай Иванович?!

Зинаида Григорьевна так расстроилась, что даже есть больше не стала…

Вернувшись в отделение, я застал Федосеева в своем кабинетике. Дотошный автоинспектор с лупой в руках колдовал над растянутым на столе шлангом, который снял с машины с соблюдением всех необходимых формальностей.

— Интересный коленкор вырисовывается, товарищ лейтенант.

— Что такое?

— У вас зрение хорошее? Посмотрите сами.

Разорванные края шланга с нижней наружной стороны неплотно прилегали друг к другу, когда их соединяли. Оставалась незаполненной двухмиллиметровая выемка, суживавшаяся кверху и сходившая на нет у внутренней стенки шланга.

Я поднял глаза на Федосеева.

— Слушайте, но это ведь значит…

— Ага!— кивнул он,— Шланг не сам по себе порвался. Подпилили снизу. Напильником или там еще чем…

8.

Фрола Моисеевича уже не было в отделении — что-то прихворнул наш старичок, ушел сегодня пораньше. Мы с Федосеевым отправились с докладом прямо к майору Антонову.

Он выслушал внимательно, но, вопреки ожиданиям, отнесся к нашим выводам скептически.

— Торопитесь, товарищи!

— Совершенно явное убийство с заранее обдуманным намерением!— настаивал я.— Статья сто тридцать шестая, пункт «а».

— Еще и пункт «а»! Посмотрим, посмотрим… Что вы намерены предпринять, товарищ оперуполномоченный?

— В первую очередь, направить шланг на экспертизу. А сам думаю на комбинат.

— Правильно!— одобрил майор.— Товарищ Федосеев, возьмите моего Циклопа — и к экспертам, пока они еще не разошлись по домам. А я от себя еще позвоню их начальнику, попрошу, чтобы сделали как можно быстрее. Подготовьте постановление о назначении экспертизы,— приказал он мне.

Есть!— Я повернулся к выходу.

— Одну минуту! Какие вопросы поставите экспертам?

Это я уже продумал:

— Первое: произошла ли авария из-за внезапного разрыва шланга? Второе: вызван ли разрыв искусствен но или произошел естественным путем? Третье: если ис кусственно, то чем, каким орудием повреждена наруж ная поверхность шланга в месте разрыва? И четвертое: мог ли разрыв произойти вследствие этого наружного повреждения?

Майор помолчал недолго, обдумывая, видимо, сказанное мною.

— Все хорошо. Только прибавьте еще и пятый вопрос: предполагаемая давность наружного повреждения шланга. Это вам поможет в поисках преступника, если налицо действительно злоумышленные действия… А на комбинате советую особенно не распространяться про шланг и про ваши подозрения,

– Разумеется, товарищ майор!— Меня слегка задело его предупреждение. Что он, за дурачка меня считает?— Я и так никому не собирался ничего говорить. Просто порасспрашивать людей о личности Васина, его связях, друзьях и врагах.