100 shades of black and white

Рей не рядом, она где-то на другом конце вселенной, но он видит ее и с закрытыми глазами. Ее горестный образ скользит на обратной стороне век, вкус ее слез застыл у него на губах, пусть в реальности это просто бакта, в которую он погружен с головой.

— Прости... — задыхается она от своей боли, не такой острой, не такой резкой, потому что это болят не раны. Это другое. Обхватывает себя за горло, словно хочет задохнуться. Закрывает лицо ладонями.

И это такое безумное ощущение, что Кайло понимает, что он больше не может.

Он бьет по стеклянному чану кулаками, пока бакта не начинает смешиваться с кровавыми разводами на ободранных костяшках пальцев. Стучит что есть силы, надеясь, что стекло не выдержит. До того, как не выдержит он сам.

Бесполезно. Он заперт внутри, и все, что ему остается, — это рваться наружу, затыкать уши и закрывать глаза, прятаться от того, что не уходит.

От Рей и ее надрывного шепота. От этого ужасного слова — прости.

Она намертво впилась в его кожу, вгрызлась в самое мясо, заменила ему воздух и воду. Она словно кровь по венам, и ее образ не исчезает никогда.

Плачущая Рей молит о прощении тогда, когда он взрезает чужое горло световым мечом, распарывает человека, и на маску, прикрывающую его лицо, брызжет кровь.

Она сворачивается в клубок, состоящих из тонких линий и плавных изгибов, рядом с ним, в его постели в темноте.

Можно протянуть руку и дотронуться, до того она близко.

Рей с ним, когда Сноук наказывает его за ошибки, те, что стали для кого-то спасением, а для рыцаря Рен обернулись позором.

И когда Кайло падает на камень, корчась от невыносимой боли, все, за что он может держаться, чтобы не потерять сознание, — это ее губы, мокрые от слез.

Они шепчут прости, и этого хватает, чтобы он остался тут, чтобы выдержал все, что приготовил для него Сноук. Чтобы принял это с достоинством, как подобает мужчине из рода Скайуокеров.

Кайло привыкает к ее присутствию везде и всегда.

Рей — это куда больше, чем просто видение в Силе, оставленное вместе с рваным шрамом, пересекающим лицо и спускающимся на плечо.

Она тот самый якорь, что удерживает его на тонкой грани. Только уже не жизни и смерти. Она то, что тянет его в самое безумие и все же удерживает от того, чтобы не упасть в него.

— Я хочу поговорить с тобой, слышишь? — пытается говорить с нею Кайло. — Ну же, послушай...

Но она только закрывает глаза и вздрагивает, словно это его слова причиняют ей еще больше боли. Она ежится и прячется за своими руками, до которых он не может дотронуться.

Она только плачет. Из-за него. И шепчет свое бесконечное «прости».

— Прости, — шепчет ее скорбный рот, когда Кайло в бешенстве крошит мебель в своих покоях. Она не чувствует ничего даже тогда, когда алый меч проходит сквозь ее ненастоящее тело.

— Хватит! — орет на нее Рен. — Заткнись, просто заткнись и исчезни!!! Пошла вон!

Если бы он мог, он вытряс бы из нее настоящей душу за все те дни и ночи, проведенные под монотонные жалкие «прости-прости-прости». Задушил, испепелил — да все что угодно.

Но эту Рей не остановить. До нее даже нельзя дотронуться.

Она слишком близко, и все же ее нет.

— Вы абсолютно здоровы, — в который раз подтверждает медицинский дроид.

Сканирование не показывает ничего необычного, и только Кайло может видеть Рей, стоящую так близко к нему, что он может просто наклонить голову и дотронуться подбородком до ее макушки.

Он хочет сделать это, может, из какой-то отчаянной вредности, а может, потому что понимает, что это ничего не даст, ведь это всего лишь фантазия, порожденная его мозгом.

— И никаких видений у меня не может быть? — Он произносит это медленно и устало, потому что сражаться с такой Рей ему не по силам. Теперь уже нет.

— Абсолютно исключено. Мы снова провели полный осмотр. Вы здоровы. — Металлический робот кивает своей головой, внутри которой одни только микросхемы и провода. Ему не под силу увидеть то, что не поддается объяснениям.

А Рен видит.

Он видит достаточно, чтобы сказать, сколько веснушек на носу у Рей и какого оттенка ее глаза, когда она плачет.

Они напоминают ему расплавленный песок, превратившийся в слюду. Или небо за несколько секунд до того, как оно сгорит.

Она ничего не хочет от него. Ни-че-го. Именно это Кайло не может принять.

Что все это безумие и иллюзорная Рей с ее сбившимся дыханием под иллюзорной кожей — не больше и не меньше, чем его собственная мысль.

Она не явилась, чтобы спасать его. Или наказывать. Она не возмездие Света и не прощение. Она — плод его воображения.

— Я выдумал тебя такой, — понимает он. Со слезами на глазах и жалобным «прости», застрявшим, как заезженная мелодия голонета. И на самом деле ее никогда не будет рядом.

Ни плачущей, ни смеющейся. Ни нахмурившейся и отвергающей его предложение быть с ним всегда и править мирами вместе.

— А ты совсем не такая. — Он кривится, потому что лицо омертвело, превратившись в маску, за которой удобно прятаться. Он ведь так хорошо делал это всю свою жизнь. — Ты просто тень.

Она не исчезает. Не гаснет, словно затушенная свечка. Не растворяется во мраке, как он мог надеяться.

Рей просто поднимает глаза.

И ему кажется, или безумно хочется верить в то, что она видит его на самом деле.

— Снова скажешь свое криффово «прости»? — Кайло готов к этому. Если подумать, это слово уже выжжено у него на подкорке мозга. Потому что это не она, это он хотел бы сказать его. Прости меня, Рей.

Она мотает головой.

Улыбается сквозь слезы, которых на самом деле нет.

— Найди меня, — шепчет ее рот, повторяют ее губы, смыкаясь и раскрываясь, чтобы выдохнуть одну-единственную фразу. — Найди. Меня.

Теперь ее нет. Нет больше тихого монотонного шепота, раздающегося в ушах. Нет ощущения соприкосновения, словно Кайло достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до нее. Нет тяжести внутри, словно в груди у него застрял кусок камня.

Кайло достаточно повернуться на бок в постели, чтобы представить ее темный силуэт рядом. Свернувшийся в клубок и состоящий из тонких острых линий и неясных очертаний.