100 великих любовниц
Шрифт:
Так закончилась карьера великой жены великого Мао, о которой когда-то мечтала молодая актриса с поэтическим именем Цзян Цин, в переводе — «Голубая Река».
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг (1892–1974)
Младшая дочь черниговского помещика, а затем члена Сената И. П. Закревского. Её называли на Западе «русской миледи», «красной Матой Хари». Она прожила с М. Горьким двенадцать лет, была любовницей Р. Б. Локкарта и Г. Уэллса. Жизнь её, полная приключений, могла бы послужить сюжетом не одного романа.
Мария-Мура родилась в 1892 году. Когда девушке исполнилось девятнадцать лет, родители послали её в Англию для совершенствования
Затем Мура с мужем переехала в русское посольство в Германии. Жизнь обещала быть весёлой и беззаботной, Мура даже была представлена кайзеру Вильгельму на придворном балу. Но пришёл 1914 год, и все работники посольства покинули Берлин. Война всё изменила.
В военные годы, несмотря на то, что у Муры было уже двое детей, она работала в военном госпитале, а её муж служил в военной цензуре. От Февральской революции они укрылись в имении Бенкендорфа под Ревелем. Но произошла ещё одна революция, а Муре надоела деревня, и она одна отправилась в Петроград, чтобы осмотреться. В это время в имении мужики убили её мужа, а гувернантка чудом спасла детей, укрывшись с ними у соседей.
Положение было таким сложным, что вернуться в Ревель к детям было невозможно, а из петроградской квартиры Муру вскоре выселили революционные власти, и она оказалась на улице, одна, в охваченном беспорядками городе. В это сумасшедшее время в Москву возвратился консул Великобритании Брюс Локкарт, но теперь не как официальный дипломат, а скорее как специальный агент, как осведомитель, как глава особой миссии, призванный установить от имени своего правительства неофициальные отношения с большевиками.
Мура уже вторую неделю приходила в британское посольство после приёмных часов, где у неё были друзья, на которых она очень надеялась. Локкарта она встретила там на третий день после его приезда… Ему шёл тридцать второй год, ей было двадцать шесть.
Очень скоро отношения между Мурой и Локкартом приняли совершенно особый характер: оба страстно влюбились друг в друга. Она видела в нём всё, чего лишилась, для него же Мура была олицетворением страны, которую он полюбил, с которой чувствовал глубокую связь. Недозволенное счастье неожиданно обрушилось на них в страшной, жестокой, голодной и холодной действительности русской революции. Оба стали друг для друга центром всей жизни. Любовь и счастье, и угроза тому и другому были теперь с ними день и ночь. Они жили на квартире в Хлебном переулке, около Арбата. У Локкарта был большой кабинет, книги, письменный стол, кресла и камин. И кухарка была отличная: из запасов американского Красного креста она готовила им вкусные обеды. Мура была спокойной и весёлой в те дни.
Но после расстрела царя пошли слухи о скорой высылке иностранных наблюдателей и осведомителей. Приближалась развязка, но Локкарт и Мура, не позволяя себе лишних слов, от которых становилось только чернее на сердце, мужественно смотрели в будущее, которое неминуемо должно разделить их.
В этот год председателю ревтрибунала Петерсу было тридцать два года. Это был стройный, худощавый, щеголеватый шатен, скуластый, с сильным подбородком и живыми, умными и жестокими глазами. В ночь с 31 августа на 1 сентября он приказал арестовать живших в Хлебном переулке англичан. В квартиру вошёл отряд чекистов, был произведён тщательный обыск, а затем Локкарта и Муру арестовали и увезли на Лубянку. Через некоторое время Локкарта перевели на квартиру в Кремль, где он находился под арестом, разумеется. Но он ничего не знал о Закревской и написал просьбу об её освобождении. Потом Петерс сообщил английскому дипломату, что его отдадут в руки Революционного трибунала, но что Муру
он, Петерс, решил освободить. А 22 сентября чекист, улыбаясь, вошёл к Локкарту, ведя за руку его возлюбленную графиню Закревскую, вдову графа Бенкендорфа. То, что с такой родословной Мура не только вышла живой и невредимой, но и спасла Локкарта, говорит о её незаурядном таланте быть обольстительной женщиной… И, наверное, очень умной и ещё, пожалуй, весьма расчётливой. Когда в следующий раз Петерс пришёл с Мурой объявить Локкарту, что его скоро выпустят, чекист выглядел очень счастливым.Мура провожала Локкарта на вокзале. Он навсегда покинул эту страну и эту женщину.
Она уехала в Петроград. 1919 год — зловещий год для Петрограда и России, год голодной смерти, сыпного тифа, лютого холода в разрушенных домах и безраздельного царствования ВЧК. Здесь она нашла своего знакомого по работе в госпитале, бывшего генерал-лейтенанта А. Мосолова, который её приютил. У неё не было ни прописки, ни продовольственных карточек. Она решила работать. Однажды Мура отправилась во «Всемирную литературу» к К. И. Чуковскому, потому что ей сказали, что он ищет переводчиков с английского на русский. Он обошёлся с ней ласково, дал какую-то работу, достал продовольственную карточку, а летом повёл её к Горькому.
В разное время различные женщины в доме Горького занимали за обеденным столом место хозяйки. С первой женой Е. К. Пешковой он расстался давно, с М. Ф. Андреевой — ещё до революции, но она всё ещё жила в большой квартире писателя, хотя часто уезжала, и в это время её место хозяйки занимала В. В. Тихонова, чья младшая дочь, Нина, поражала сходством с Горьким. В его доме жили и его дети, и дети его жён, и друзья. Часто ночевали гости. Мура всем понравилась, а когда через месяц начались холода, её пригласили жить на квартиру писателя. Комнаты Горького и Муры были рядом.
Уже через неделю после переезда она стала в доме совершенно необходимой. Она прочитывала утром получаемые Горьким письма, раскладывала по папкам его рукописи, отбирала те, которые ему присылались для чтения, готовила всё для его дневной работы, подбирала брошенные со вчерашнего дня страницы, печатала на машинке, переводила нужные ему иностранные тексты, умела внимательно слушать, сидя на диване в его кабинете. Слушала молча, смотрела на него своими умными, задумчивыми глазами, отвечала, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом, о музыке Добровейна, о переводах Гумилёва, о поэзии Блока, об обидах, чинимых ему Зиновьевым…
Он знал о Муре немного, кое-что о Локкарте, кое-что о Петерсе. Она рассказала Горькому далеко не всё, конечно. То, что он воспринял как главное, было убийство Бенкендорфа и разлука с детьми. Она не видела их уже третий год, и она хотела и надеялась вернуться к ним.
Горький любил слушать её рассказы. У неё была короткая, праздная и нарядная молодость, которая рухнула от первого удара карающего эту жизнь топора. Но она ничего не боялась, шла своим путём, и не сломили её ни ВЧК, ни то, что мужа разорвали на части, ни то, что дети бог знает где. Она — железная женщина. А ему пятьдесят два года, и он человек прошлого века, у него за спиной аресты, высылки, всемирная слава, а теперь — застарелый туберкулёз, кашель и кровохарканье. Нет, он не железный.
Когда в Россию приехал Герберт Уэллс с сыном, Горький пригласил их жить к себе, в эту же большую и густонаселённую квартиру, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. И Мура все дни была официальной переводчицей по распоряжению Кремля. К концу второй недели своего пребывания в Петрограде Уэллс внезапно почувствовал себя подавленным, не столько от разговоров и встреч, сколько от самого города. Он стал говорить об этом Муре, которую встречал ещё перед войной, в Лондоне. А она была наделена врождённой способностью делать всё трудное лёгким и всё страшное — не совсем таким страшным, каким оно кажется, не столько для себя и не столько для других людей, сколько для мужчин, которым она нравилась. И вот, улыбаясь своей кроткой улыбкой, она уводила Уэллса то на набережную, то в Исаакиевский собор, то в Летний сад.