100 знаменитых символов Украины

В последние годы в интервью Амосова часто спрашивали о том, верит ли он в Бога, в загробную жизнь, в иные миры. «Я как не верил в Бога, так и не верю, — говорил Николай Амосов в интервью еженедельнику „Аргументы и Факты“. — Но в последнее время склоняюсь к мысли, что так называемая вторая физика, другая жизнь, параллельная нашей, все-таки существует, иногда замыкаясь на нашей банальной жизни. Не раз слышал от разных людей, как они выходят в астрал и разговаривают с умершими, даже описывают, что те едят. Но все эти подробности — как души питаются яблоками и резвятся на лужайке, мне совершенно неинтересны… Народ всю жизнь жил мифами. Лично я в существование душ не верю, но в то же время — опять-таки с поправкой: если есть „другая физика“, не исключена возможность, что в Космосе что-то сохраняется». От себя добавим — сохраняется, обязательно сохраняется. И не только в Космосе, а здесь, на нашей грешной планете, в спасенных жизнях и излеченных сердцах, учениках, продолжающих дело учителя. Труд гения, отдавшего свою жизнь другим людям, не может пройти даром.

Богдан Ступка

Если верить поговорке, что первую половину жизни человек работает на имя, а потом имя работает на человека, то Богдан Ступка, отметивший в 2001 году свое 60-летие, мог бы следующие 60 лет жить безбедно, ничего не делая, а лишь почивая на лаврах. Сам актер говорит так: «У меня сыгран такой репертуар, что можно, по идее, уже успокоиться: Лир, Ричард III, Войницкий, Тевье-молочник, Треплев, пьесы Ибсена, Брехта. Вся классика. После Лира-то вообще ничего уже не нужно играть. Но я очень жадный до всего нового». Это и в самом деле так: актеру присуща творческая жадность, да и не в его характере бездействовать. Богдан Ступка — трудяга, великий пахарь театра. Он знает, что легкомысленное слово «игра», которым принято обозначать актерскую профессию, в действительности представляет собой каждодневный кропотливый труд — по крупице, по зернышку.

С тем, как работают актеры, Ступка был знаком с детства, ведь родился он в артистической семье. Его отец Сильвестр Дмитриевич был «театральным» человеком — обладая потрясающим баритоном, он 33 года пел в хоре Львовского оперного театра. Маленький Богдан много времени просиживал в театре, наблюдая за отцовскими репетициями. «Мне казалось, — признается теперь Ступка, — что я попал в рай или какую-то сказку и в этой сказке-театре вырос». Он наизусть знал почти весь театральный репертуар. Сам актер с юмором вспоминает, как тянуло его к пению, как дома фальшивым басом распевал он оперные арии, чем приводил в ужас соседей. Ступка не обладает музыкальным слухом, но следы увлечения пением остались — прежде всего, во внимании к форме, к пластике голоса, что для драматического актера — большая редкость.

Родившийся 27 августа 1941 года Богдан был единственным ребенком в семье — любимым, заласканным. Но его ранние детские воспоминания окрашены в основном в черный цвет — ведь это военные и первые послевоенные годы. Впервые он вспоминает себя трехлетним, когда советские войска освобождали от немцев его родной Куликов под Львовом: «Я войну помню, дети маленькие не помнят, а я помню. Это был 44-й год, мне было три года, все горело, даже трава. Я помню эти ужасные вещи, возможно, потому, что была экстремальная ситуация. Хата наша горела, я это видел. У соседей была пристройка, они козу там держали, мы туда залегли. Все помню, словно это случилось сегодня: лежим мы приникшие, когда вдруг соломенную крышу нашей пристройки прорывает немецкий сапог и становится… отцу на спину! Тот ужас длился какую-то долю секунды. Немец, очевидно, даже не успел понять, что стоял на живом теле. Иначе бы полоснул по нам автоматной очередью».

Но есть у Ступки немало и светлых детских воспоминаний, в том числе о «первых сценических опытах». Желание стать артистом Богдан впервые ощутил в 9–10 лет, когда на школьном новогоднем празднике сыграл роль Деда Мороза. Года через четыре состоялся его «почти настоящий» сценический дебют — режиссеру московского театра им. Станиславского, гастролировавшего во Львове, нужны были мальчишки, которые сумели бы исполнить «особо ответственное» поручение: в спектакле «Дни Турбиных» вынести на сцену гетмана Скоропадского. Слоняясь за кулисами, Богдан наблюдал, как готовятся к выходу Е. Леонов и еще никому не известный тогда Е. Урбанский. Но окончательно Ступка влюбился в театр, когда в кинотеатре «Зирка» вместе с одноклассниками увидел фильм-спектакль «Украденное счастье» И. Франко, где в роли Анны выступала Н. Ужвий, а в роли Миколы Задорожного — А. Бучма. Ступка был очарован их потрясающей игрой: «Микола-Бучма вдруг стал для меня близким человеком, я очень удивился, почему этот старый человек-крестьянин обратил на себя внимание городского парня, стал моим современником, словно он все время ходил вместе со мною». Сомнения насчет выбора профессии развеялись вмиг. Много лет спустя роль Задорожного, сыгранная Ступкой сначала во Львове, а затем и в Киевском театре им. Франко, стала одной из самых дорогих и любимых его работ.

Как ни велика была тяга юного Ступки к театру, все же, окончив школу, он пошел учиться не «на артиста», а подал документы в политехнический институт. Театральной студии во Львове в те годы еще не было, а ехать в Киев, чтобы поступить в театральный вуз, он не мог — не было средств. Кроме того, отец Богдана очень противился тому, чтобы сын стал актером. О том, что такое заработки артиста, Ступка-старший знал не понаслышке и надеялся, что сын выберет более денежную и модную в то время профессию — инженера или врача. Однако в политехнический Богдан не поступил и год работал — сначала слесарем, а затем лаборантом-фотографом в астрономической лаборатории Львовского университета. Когда же он узнал, что при Львовском театре им. М. Заньковецкой образована театральная студия, решение пришло само собой. Он отправился туда, несмотря на то что вступительные экзамены уже давно закончились. Интересно, что Сильвестр Дмитриевич, узнав о намерениях сына, тайком пошел к директору театра, с которым был в приятельских отношениях, и попросил: «Если придет мой Богдан — гони его в шею!» Зато мать Богдана, когда тот поступил в театральную студию, была просто счастлива — ведь в сыне воплотилась ее давняя неосуществленная мечта — стать актрисой.

В 1960 году Ступка стал студентом I курса театральной студии при Львовском театре им. М. Заньковецкой. Оттуда и берет начало его сценическая «Ступкиана»: «Фауст и смерть» Левады, «Память сердца» Корнейчука, «Чайка» Чехова, «Ричард III» Шекспира. «О, какое это было чувство! — вспоминает актер о своих первых шагах на сцене. — Кажется, зал — как лев с открытой пастью, которая хочет тебя проглотить! И ты, ничего не помня, словно в каком-то сне, проговариваешь свои слова, кто-то аплодирует, а ты ничего не помнишь… Ты выходишь со сцены и не знаешь, был ли там… Спрашиваешь у друзей: „Ну что? Ну как?“ — „Классно, Бодя, так хорошо, так смело ты все это сказал!“ А ты ничего не помнишь…»

Звездный взлет львовского актера произошел в 1971 году благодаря кинематографу, когда режиссер Ю. Ильенко пригласил Ступку на роль Ореста в фильме «Белая птица с черной отметиной». «Сразу попасть в такую компанию — Юрий Ильенко, потом Виля Калюта, царство ему небесное, Лариса Кадочникова, Иван Миколайчук… Так не каждому везет. Я поздно пришел в кино, люди приходят молодыми, а мне было 29–30 лет. Но такой дебют, знаете — лечь спать и на другой день проснуться „знаменитым на весь Советский Союз“, — еще нужно было выдержать. Я и сам не сразу понял, что произошло, — что же я там сделал такого, ну снимался, сыграл… Ну и что? А Михаил Александрович Ульянов из Москвы пишет волнующее письмо: „Я посмотрел фильм и, что называется, в Вас влюбился, я буду делать фильм „Самый последний день“… Я бы хотел с Вами встретиться, если возможно“. Я думаю: Боже, Михаил Ульянов, „Председатель“ из популярного фильма, это он мне пишет? Мне? И я еду на „Мосфильм“, боюсь ехать. А они меня боятся, думают — приедет сейчас такой весь из себя… Интересно было. Это был переворот в моей жизни». Позже М. Ульянов так вспоминал о первой встрече со Ступкой: «Мне понравился образ, созданный им в „Белой птице с черной отметиной“… Я пригласил его сниматься к себе. На первую же репетицию он пришел полностью подготовленным. Меня поразило, как молодой артист детально шлифовал пластику роли. Его тело воистину говорило и пело. Богдан Ступка еще тогда произвел на меня впечатление тонкого и одаренного мастера, который многое понимает и находит в своей работе».

Однако, по словам самого Ступки, он долго не мог понять «специфики» кинематографа. «Сойти» с театральной сцены на съемочную площадку ему было непросто. Тем не менее, кино, как и театр, прочно вошло в его жизнь и стало неотъемлемой ее частью. «Со временем я раздвоился: работаю и в театре, и в кино, — говорит актер. — Может, благодаря кинематографу мне посчастливилось побывать за границей: в Польше, Болгарии, Германии, Чехословакии, Марокко, Австралии…»

К своим киноролям Ступка требователен и критичен. «Хотя я горжусь тем, что работаю со многими режиссерами, все же у меня, как говорится, не сложилась судьба в „самом массовом из искусств“, — сказал он однажды. — Все мои роли, сыгранные тут лишь раз, какие-то незавершенные, иногда случайные, а то и, можно сказать, болезненно не пережитые. Это не означает, что все они неудачны или мало отшлифованы. Ведь ради нескольких минут приходится работать иногда целые сутки. Я не хочу лишь присутствовать в кадре, мне необходимо отдать каждой роли частичку своей жизни, сердца, души. Но в кино, за исключением нескольких образов — композитора Леонтовича, псевдоселекционера Т. Лысенко, юмориста О. Вишни, чью жизнь я „прожил“ на экране, — заметных достижений, на уровне театра, я не имел. Может, это объясняется моим неприятием самой „специфики“ кино. У них так: „Ты это сделаешь. Это очень просто“, — часто убеждают меня. А я отвечаю: „Когда просто — это уже не искусство“». Эти слова Ступка сказал несколько лет назад. С тех пор в кино сыграно немало ролей — ролей значительнейших — Б. Хмельницкий у Е. Гофмана, И. Мазепа у Ю. Ильенко, Чингисхан у В. Савельева. Но творческие сомнения в том, что и как он делает, никогда не покидают актера: «Если бы я верил в себя, я, наверное, ничего не сделал бы. Я всегда сомневаюсь. Ты не сомневаешься? Значит, умер. Как актер».

Всего за сорок лет работы в театре и кино Ступка создал десятки непревзойденных образов, которые уже принадлежат истории украинского искусства, — назвать хотя бы заглавные роли в «Короле Лире» Шекспира, «Дяде Ване» Чехова, «Мастере и Маргарите» Булгакова, «Карьере Артуро Уи» Брехта, «Тевье-Тевеле» Горина по Шолом-Алейхему. Сейчас его величают наследником славы корифеев украинской Мельпомены: Марьяна Крушельницкого, Дмитрия Милютенко и тех, кому он благодарен за выбранный им путь, — Натальи Ужвий и Амвросия Бучмы.

К славе Ступка относится философски, при случае цитируя слова Бальзака о том, что она «товар невыгодный: стоит дорого, а сохраняется плохо». Хотя сознает, что актерская профессия, как никакая другая, требует славы. «Она — двигатель нашего процветания. Однако нельзя забывать и мудрые слова философа Спинозы: полжизни добивайся славы, но в следующую половину беги от нее…» Ступка говорит, что не знает понятий «солидность» и «важность», и подтверждает это на каждом шагу колоритными байками из актерской жизни. Друзья считают, что от звездной болезни Богдана Сильвестровича спасает его галицкая ироничность, которая всегда слышится в характерном тембре голоса. Несмотря на то что в театре, и особенно в кино, актеру часто приходилось играть злодеев, в жизни он шутник и юморист: «Как и Тевье-Тевель, я человек, который умеет поддержать шутку. Как и он, могу сказать: „Черта с два у меня узнает кто-нибудь, что творится в моем сердце“».