1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года

То, что действительно ему нужно, давно подарено. Одеколонов и пенок для бритья скопилось столько, что некуда ставить.

А каждый год несет с собой не меньше четырех новых торжеств, на которые вручение подарков считается обязательным. И что в такой ситуации делать?

Мужчинам проще. Они могут отделаться охапками цветов. А я на восьмую годовщину свадьбы взяла и подарила ему оригинальную американскую денежку. Ведь двухдолларовых банкнот действительно почти не бывает в обращении.

В зеркальце я смотрела на вход в здание. Там было пусто. Он все не возвращался. Наверное, ругается с блондинкой-администраторшей. Сидеть было скучно. Я подумала, что... вернее, я не успела ничего подумать. Потому что машина вдруг дернулась и поехала вперед. Сама.

Машина медленно ползла под уклон. Я сидела на месте пассажира, справа от руля, и понятия не имела, как ее остановить.

Я протянула руку к рулю, к кнопкам на приборном щитке... потом поняла, что не знаю, что означают все эти кнопки, и отдернула руку... а спустя секунду протянула ее опять.

Машина гудела. Даже через закрытые окна я чувствовала, как пахнет бензином. До перекрестка оставалось всего несколько метров. Сбоку на светофоре горел зеленый, и по проезжей части проносились большие грузовики, а я ехала прямо на них.

Нажать тормоз. Или вывернуть руль въехать в столб. Он вернется из здания и свернет мне шею. Машина катилась неторопливо, как катятся к берегу волны остановить ее было невозможно, так же к невозможно приказать прибою: «Стоят I Смирно!»

Светофор в упор рассматривал мен красным от недосыпания зрачком. Я перегнулась, боком легла на сиденье водителя и попробовала нажать тормоз рукой.

Тормоз - это ведь крайняя правая педаль?.. Или крайняя левая? Высоко над головой гудели страшные сигналы. То, что я не видела пролетающих автомобилей, было хорошо.

Я отлично понимала, в чем дело. Машина пыталась сбежать. Там, внутри здания что-то происходило... автомобиль чувствовал это, трясся всем корпусом и пытался сбежать, а до меня ему дела не было.

Щекой я касалась сиденья. Мне не были видны педали, и я наугад в панике лупила по ним ладонями. Может быть, она остановится сама? Может быть, все еще будет нормально?

Потом левой дверцей машина коснулась бетонного столба. Коснулась, напряглась, вжалась в столб, продолжала двигаться, словно спинкой почесываясь о чужие ногти.

Скрежет был негромким... но слышала я его отлично. Все это происходило со мной, творилось на самом деле. Столб обдирал с водительской дверцы краску, сминал металл, корежил автомобиль, которым так дорожил мой муж... и который стоил куда дороже, чем сувенирная купюра в два американских доллара.

Вытянув пальцы, я попробовала все-таки вдавить педаль в пол. Указательный палец провалился в узкую прорезь. Я потянула руку назад, но с той стороны палец кто-то держал. Не отпускал. Не желал, чтобы я освободилась, подняла голову и рассмотрела, что теперь представляет собой левая дверца машины.

Ощущение было именно таким. Не то чтобы палец застрял. Его именно держали. Мягко, совсем небольно. Но так, что освободиться я не могла.

Машина продолжала двигаться вперед. Я лежала на сиденье и понятия не имела, куда именно она движется.

€ € €

— Слышишь?

— Что?

— Снаружи... Это спасатели!

— Да?

Все замолчали. Сперва я слышал только сопение. Потом... действительно... там, снаружи, кто-то царапался.

Потом звук пропал. В лифте было по-прежнему темно. Пассажиры сидели вдоль стен и потели. Лифт был полон потных мужчин и женщин. Очень-очень потных людей.

Парень-клаустрофоб встал и начал обоими кулаками барабанить в стену:

— Эй! Вы! Эй! эй! эй! эйэйэй! Все молчали и слушали. Звуки снаружи прекратились.

— Ушли? Они ушли?

— Может, это не спасатели?

— А кто?

— Не знаю. Может, послышалось? Парень достал из кармана сигареты

Один из мужчин дернулся к нему:

— Прекрати!

— Почему? Я хочу курить. Имею я право выкурить сигарету?

— Ты имеешь право задохнуться на хер, понял?!

— Хватит орать. Там опять кто-то... слышите?..

Звук сместился к самому верху кабины. Все задрали головы.

Парень все еще держал в пальцах зажигалку. Он поднял руку и несколько раз пощелкал.

В продольные вентиляционные дырочки под потолком был засунут палец. Мясистый мужской палец.

Парень прекратил щелкать, опустил руку и посмотрел на меня.

— Ты видел?

— Что?

— Там палец.

— Ну да. Палец. Видел.

— Чей это палец?

— Чего ты на меня так смотришь?

— ЧЕЙ ЭТО ПАЛЕЦ?!

— Не мой. Не ори.

Девица с духами и дамским телефончиком тихонечко, стараясь не шуметь, плакала. Парень еще раз задрал руку с зажигалкой и пощелкал. Там, в щели под потолком, действительно торчал палец. Мужской. С узкой полоской грязного ногтя.

Парень выплюнул неприкуренную сигарету прямо себе под ноги, подошел поближе, подпрыгнул, уцепился за край вентиляционной щели и подтянулся на руках.

Все молча смотрели на него.

Аккуратно... очень медленно парень подтягивал лицо ближе... еще ближе к пальцу.

— Что там?

— Погоди... сейчас...

Мужчина, не выносящий запаха сигарет, поднялся и тоже подошел поближе. Оба говорили шепотом. Парень подтянулся и заглянул в щель.

— Это... это самое... О нет!

Ему было неудобно висеть и говорить одновременно. Он задыхался. Круглыми от ужаса глазами он заглядывал в щель, а потом палец, просто висевший в щели, вдруг выпрямился, напрягся, дернулся и вонзился парню в глазницу.

С громким криком тот рухнул на пол.

€ € €

Он наконец показался в дверях здания Он улыбался, а в руках у него была сувенирная двухдолларовая купюра.

— Что так долго?

— Извини. Все, поехали. Он плюхнулся за руль, и мы поехали домой.

Глава 13. ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН МЕТРО

У диспетчера метрополитена были пальцы все в черной смазке, а ногти погрызенные.

Ровно в 7 часов 54 минуты диспетчер погрузил пальцы в глазницы и вырвал себе глаза. Он опустил глазные яблоки на пульт перед собой, и они скатились на пол. К ним, влажным, тут же прилипли пылинки и сор.