13 подвигов Ерофея
Шрифт:
– А где?
– живо повернулся к нему Гермес.
– В клинике Фёдорова. Там и не такие чудеса творят.
– О, так я смотаюсь туда и привезу!
– обрадовался Гермес.
– Только ты мне всё подробно объясни, где эта клиника.
– Это как?
– подозрительно уставился на него Ерофей.
– Ты же сказал, что не можешь: заклятие на тебе лежит.
Гермес потупился смущенно:
– Ероха, прости, но мне жаль с тобой расставаться, вот я так и сказал, - и отшатнулся предусмотрительно в сторону, помня о своём, разбитом Ерофеем, носе. Но тот обнял Гермеса за плечи.
– Ах ты, паразит
– Но почему тогда ты прятался от меня?
– Не, ну я же не голубой, в натуре!
– высказался Гермес голосом Кольки.
– Я же нормальный мужик, едрёна корень!
– Бугай ты, а не мужик! Карлсон ты мой дорогой! Ты обещал вернуться, и ты вернулся!
– так же нежно пропел Ерофей, и оба рассмеялись, хлопнув друг друга по ладоням: Гермес ничуть не обиделся на новое прозвище - из телемультика он знал, кто такой Карлсон.
Пока Гермес летал во временной пласт Ерофея (решили, что Ерофею лучше остаться, чтобы не растравлять душу побывкой на земле), тот жил у Асклепия. Ходил на рыбалку, играл с девчонками-дриадами в прятки, особенно к нему привязалась одна, очень похожая на его сестрёнку Лизку. Ерофей соорудил дриадам качели, и те, звонко хохоча, взлетали вверх и визжали, падая вниз. Асклепий улыбчиво наблюдал за ними, говоря, что давно уж ему не было так радостно.
Гермес что-то задерживался, и Ерофей начал злиться: его неугомонный приятель наверняка влип в какую-нибудь историю. И оказался прав: Гермес возвратился с роскошным синяком под глазом и ссадинами на щеке. Он был одет в голубой спортивный «адидасовский» костюм, на плече болталась дорожная сумка, откуда он достал кроссовки «Рибок» и тут же переобулся, а свои крылатые сандалии положил в сумку.
– Не, в натуре, я разве сделал кому-то плохое, а?
– пожаловался он Ерофею.
– Я, понимаешь, хотел просто на девушек взглянуть, случайно там оказался, а какие-то чуваки на меня набросились, канай, мол, нудик сдвинутый! Нет, скажи, разве я виноват, что я - Гермес, бог, и моя одежда - сандалии да один фиговый листок!
– Я же предлагал тебе переодеться, а ты: не надо, не надо, я быстренько. Вот выдернули бы тебе ребята ноги, и за дело - не болтайся по улицам голым, у нас так не принято, забыл, да? Ну ладно, скажи: глаз достал?
– Ага!
– расплылся в улыбке Гермес.
– И ещё кое-что, - он изящно отвел руку из-за спины, в которой держал такой знакомый Ерофею старенький его телевизор «Сапфир». У Ерофея запершило в горле и защипало глаза. Он молча взял телеприёмник, ласково, как котёнка, погладил его матовый экран, спросил глухо:
– Как там, дома?
– А, все нормалёк!
– успокоил его Гермес.
– Ты не думай, я телек не спёр, мне мама твоя подарила.
– Ты голяком к ней явился?
– ужаснулся Ерофей.
– Не, ну что, я придурок разве? Ведь и у вас есть девушки, которые любят общаться с голыми парнями, вот я и нашёл такую медсестру. Я ей голый очень даже нравился. Она приодела меня, во, видишь, - Гермес развернулся, как манекенщица, показывая свою «адидаску», повертел носком новых кроссовок.
– И глаз она же помогла мне достать, но я, мужики,
– Надо же костюмчик отдать.
– Ну тя к лешему, Герка, ты неисправим!
– загоготал Ерофей, настраивая «Сапфир», к которому ещё на первом курсе приспособил автономный блок питания.
– А батарейки захватил?
– А как же! Моя Оля-нимфушка целых десять штук для «сапфирчика» моего купила.
– Твоего ли?
– прищурился насмешливо Ерофей.
– Ну… нашего!
– осклабился во весь рот Гермес. И переключился: - А мама твоя тебе привет передавала, даже вот пирожков с яблоками напекла для тебя. Вкусные пирожки, настоящая амврозия!
Ерофей тяжело вздохнул: под сердцем словно что-то прищемило от мыслей о доме - заболело, заныло.
Гермес уловил его тоскливые мысли, обнял за плечи, тихо и жалобно спросил:
– Ероша, неужто тебе здесь так плохо?
Ерофей постарался бодренько улыбнуться:
– Да понимаешь, в гостях хорошо…
– … а дома лучше, - закончил за него Гермес.
– Ероша, ну побудь ещё немного, до конца лета хотя бы… А потом я тебя отвезу, - и захохотал, - негоже неучем оставаться.
– Да где он, конец лета?
– тоскливо вздохнул Ерофей.
– У вас тут вообще - сплошное лето.
– По вашему времени - через месяц, слово даю, что отвезу, хоть ты шею мне уж отдавил: бугай ты стал здоровенный!
– и толкнул слегка друга плечом, но Ерофей устоял на месте, оправдывая лестную характеристику себе от Гермеса.
Операция с Полифемом прошла отлично. Правда, с помощью Аполлона, который стрельнул из лука и всадил в плечо циклопа здоровенную бутыль со снотворным. Циклоп так храпел, что на острове деревья ломались, а скалы рушились.
Через пару дней Полифем проснулся, взревев от неожиданности: он видел все вокруг. Испуганные врачеватели попрятались по расщелинам в скале: Полифем даже среди циклопов славился злобным нравом. Но характер излеченного Полифемаявно улучшился, потому что циклоп… скрипуче смеялся, пытался приплясывать своими неуклюжими ногами-тумбами, отбивая такт ладонями, величиной с канцелярские столы.
Первым показаться ему отважился Гермес. Он взлетел так, чтобы Полифем видел, но не схватил бы: всё-таки с таким чудовищем сладить мог могучий воин-герой, вроде Геракла, но Гермес был герой иного рода.
– Эй, Полифем!
– крикнул с высоты Гермес.
– Ты видишь меня?
– Ага!
– радостно загудел циклоп, ещё громче захлопал в ладоши и начал ожесточённо вращать по сторонам новым глазом, словно желая разом увидеть всё вокруг.
– Ёлы-палы!
– изумился Гермес.
– А ведь ты стал вполне симпатичным парнем с этим голубым глазом, не то, что с прежним красным!
– Ага!
– откликнулся Полифем и неуклюже потопал к большой луже, что служила, видно, ему зеркалом. Он рухнул на колени и уставился на своё отражение в луже, поворачивая голову так и эдак, как смешной лопоухий щенок, разглядывая себя в луже, повторил удовлетворенно.
– Ага!
– Здорово видеть, правда?
– Ага!
– А хочешь увидеть всех, кто помог тебе новый глаз получить?
– не унимался Гермес.
– Ага!
– обалдевший Полифем, видимо, забыл от восторга все слова.