1356 (др.перевод)

Роланд позволил поднять себя и повести между деревьев в сторону фермы.

– Я не знал, - сказал он и запнулся.

– Не знал, каков ублюдок Лабруйяд? Я говорил тебе, каков он, но что с того? Все мы ублюдки. Я Бастард, помнишь?

– Но ты не позволяешь своим людям насиловать?

– Бога ради, - произнес Томас, повернувшись к нему.
– Думаешь, жизнь такая простая штука? Может, она и проста на турнирах, милорд. Турнир - это понарошку. Ты на одной стороне или на другой, и никто не думает, что Господь занимает чью-либо сторону на турнире, и там есть маршалы, чтобы убедиться, что тебя не вынесут оттуда мертвым, а здесь маршалов нет.

Это просто война, война без конца, и всё, что ты можешь сделать - это попытаться не выбрать неправильную сторону. Но кто, во имя Господа, знает, какая сторона правильная? Зависит от того, где ты родился.

Я родился в Англии, но если бы я родился во Франции, я бы сражался за короля Иоанна и рассчитывал на то, что Бог будет на моей стороне. В то же время, я стараюсь не творить зло.

Не Бог весть какое правило, но это работает, а когда я творю зло, то произношу молитвы, жертвую церкви и притворяюсь, что моя совесть чиста.

– Ты творишь зло?

– Это война, - заметил Томас.
– Наша задача - убивать. В Писании говорится, что никто не должен, но мы это делаем. Один ученый в Оксфорде сказал мне, что заповедь гласит, что мы не должны совершать убийство с умыслом, а это не то же самое, что не убивать в бою, но когда я поднимаю забрало какому-нибудь ублюдку и протыкаю мечом его глаз, это меня не слишком утешает.

– Тогда почему ты этим занимаешься?

Томас посмотрел на него почти враждебно.

– Потому что мне это нравится, - ответил он, - потому что у меня это хорошо получается. Потому что в темноте ночи я могу иногда убедить себя, что сражаюсь за всех бедняков, которые не могут сами за себя сражаться.

– А ты сражаешься за них?

Томас не ответил, а вместо этого окликнул человека, стоящего рядом с дверью фермы.

– Отец Левонн!

– Томас?

– Это тот ублюдок, который учинил все эти неприятности. Сир Роланд де Веррек.

– Милорд, - сказал священник, кланяясь Роланду.

– Мне нужно поговорить с Робби, отец, - промолвил Томас, - и присмотреть за Женевьевой. Может, ты найдешь сиру Роланду какие-нибудь сапоги?

– Сапоги?
– удивился священник.
– Здесь? Как?

– Ты же священник. Молись, молись, молись.

Томас снял тетиву с лука, коря себя за то, что не сделал этого раньше. Лук, надолго оставленный с натянутой тетивой, мог навсегда остаться согнутым, последовать за тетивой, как говорили лучники, и такой лук становился менее мощным.

Он свернул тетиву, спрятал ее в кошель и пошел в сторону фермы, освещенной слабым светом от тростниковой лучины. Робби сидел в загоне для коровы, который обычно был занят пегой коровой с одним рогом.

– У него была эта птица, - сказал Робби, как только Томас вошел через тяжелую дверь, - сокол. Он называл его каладрием.

– Я уже слышал это слово, - заметил Томас.

– Я думал, каладрии могут обнаружить в человеке болезнь! Но он пытался ее ослепить! Я убил птицу. Мне следовало и его убить!

Томас криво улыбнулся.

– Помню, как Женевьева убила священника, который ее пытал. Ты этого не одобрил. А теперь ты бы и сам убил священника?

Робби опустил голову и уставился на гнилую солому на полу коровника. Он некоторое время молчал, а потом пожал плечами.

– Здесь мой дядя, я имею в виду во Франции. Он ненамного меня старше, но все равно мой дядя. Он убил другого моего дядю, того, которого я любил.

– А этого дядю ты не любишь?

Робби покачал головой.

– Он меня пугает. Лорд Дуглас. Полагаю, теперь он глава моего клана.

– И чего он от тебя потребовал?

– Чтобы я дрался против англичан.

– Чего ты поклялся не делать, - напомнил Томас.

Робби кивнул и снова пожал плечами.

– А кардинал Бессьер освободил меня от этого обета.

– Кардинал Бессьер - скользкий кусок дерьма, - сказал Томас.

– Ага, знаю.

– Почему твой дядя здесь?

– Чтобы драться с англичанами, конечно же.

– И он ожидает, что ты будешь драться рядом с ним?

– Он этого хочет, но я сказал, что не могу нарушить клятву. Тогда он послал меня к Бессьеру, - он поднял взгляд на Томаса.
– Орден Рыбака.

– Что, во имя Господа, это означает?

– Одиннадцать рыцарей, ну, было одиннадцать до сегодняшней ночи, поклявшихся найти..., - он внезапно остановился.

– Злобу, - закончил Томас.

– Ты знаешь, - уныло произнес Робби, - кардинал сказал, что ты знаешь. Он ненавидит тебя.

– Мне он тоже не нравится, - мягко ответил Томас.

– Это меч, - сказал Робби, - как предполагают, магический меч.

– Я не верю в магию.

– Но другие верят, - заметил Робби, - и если он получит меч, то будет обладать властью, так ведь?

– Властью, чтобы стать Папой, - произнес Томас.

– Полагаю, это не слишком хорошо?
– предположил Робби.

– И ты бы стал лучшим Папой. Черт, даже я. Даже эта корова.

Робби криво улыбнулся, но промолчал.

– Так что ты теперь будешь делать?
– спросил Томас, и снова Робби промолчал.
– Ты спас Женевьеву, - сказал Томас, так что я освобождаю тебя от клятвы. Ты свободен, Робби.

– Свободен?
– Робби скривился и поднял взгляд на Томаса.
– Свободен?

– Я отпускаю тебя. Все клятвы, что ты мне дал, исчезли. Ты свободен драться против Англии, если такова твоя воля. Te absolvo.

Робби улыбнулся, услышав эту церковную латынь.

– Ты освобождаешь меня, - произнес он устало, - позволяя мне стать свободным и нищим.

– По-прежнему играешь?

Робби кивнул.

– И проигрываю.

– Что ж, ты свободен. И благодарю тебя.

– Благодаришь?

– За то, что ты сделал сегодня ночью. А теперь мне нужно повидаться с Дженни.

Робби смотрел, как Томас пошел к двери.

– Так что же мне делать?
– выпалил он.

– Выбор за тобой, Робби. Ты свободен. Больше никаких клятв, - Томас задержался в дверях, увидел, что Робби не собирается отвечать, и вышел. Корова подняла хвост и наполнила хлев зловонием.

Скалли распахнул дверь.

– Они чертовы англичане, - запротестовал он.

– Да.

– Но все же это была добрая драка, - сказал Скалли и расхохотался.
– Один сукин сын попытался отсечь топором мою ногу, а я перепрыгнул через оружие этого ублюдка и засунул меч ему в глотку, а он просто уставился на меня, я дал ему поразмыслить об этом чуток, а потом отпихнул.