1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— «Жена Цезаря вне подозрений, а зря», — повторил я. — Выходит, шпион — дама, супруга какого-то высокопоставленного лица!

— Думаю, да, — кивнул Роберт. — Нужно навестить моего шляхтича, как только закончится прием.

— Самое лучшее отправить туда немедленно квартального надзирателя с людьми, — промолвил я, — но, с другой стороны, они всё испортят. Будем надеяться, что с ним ничего не случится.

Вилсон окинул меня оценивающим взглядом и, думая польстить мне, сказал:

— Ты выглядишь как англичанин. Твой английский стал безупречным. Мы могли бы выдать тебя за англичанина.

— Польский агент уже продался тебе, — возразил я. — Вряд ли он пустится в откровения с каким-то англичанином.

— Ладно! Мы выдадим тебя за француза, — продолжал рассуждать Вилсон. — Роялист, бежавший в Лондон от революции. Но сердце твое принадлежит Франции, и ты недоволен нынешним сближением России и Англии. На такой позиции ты легко сойдешься с Гржиновским!

— С Гржиновским?

— Это мой шляхтич, — уточнил Роберт. — Отправимся немедленно, как только закончится прием.

— Да, пожалуй, изображу-ка я француза, — согласился я.

— Для убедительности возьмем с собой моего камердинера. Он настоящий француз.

— Француз?! — возмутился Вилсон. — Но почему ты до сих пор не сослал его куда-нибудь в Сибирь?! Он наверняка шпион!

— Your turn now holy cow! ^[9] — с сарказмом воскликнул я.

9

А теперь твой выход, святая корова! (англ.) — возглас изумления.

— Ну какой из него шпион?! Я его знаю двадцать лет. Разве что за бабами он шпионить горазд!

Роберт с сомнением покачал головой и буркнул:

— Любой француз в России на стороне Наполеона. Впрочем, как знаешь.

Глава 4

Яс нетерпением дождался окончания приема. Мы уже покидали дворец, как вдруг появился граф Уваров.

— Ах вот вы где! — обратился он ко мне. — Ее величество приглашает вас для приватной беседы.

— Надеюсь, я скоро, — шепнул я Вилсону.

— Прогуляюсь на свежем воздухе, — ответил англичанин.

Я отправился столь быстрым шагом, что молодому графу Уварову пришлось едва ли не бежать следом. В большой зале перед самыми дверями в кабинет вдовствующей императрицы он все-таки обогнал меня. Мы прошли через небольшую комнату, и Сергей Семенович отворил двери в кабинет.

— Месье Уваров, это вы? — послышался голос Марии Федоровны.

— Ваше величество, граф Воленский, — сообщил он.

— Проходите сюда, мой друг, — позвала императрица- мать. — Месье Уваров, оставьте нас.

Я обошел ширму и приложился к протянутой руке ее величества. Мария Федоровна сидела вполоборота от письменного стола. Она указала мне на соседнее кресло справа от себя.

Едва слышно закрылась дверь за графом Уваровым. Императрица взяла меня за руку и тихонько всхлипнула, ее глаза наполнились слезами, две глубокие складки разбежались от уголков ее рта. Эта сцена повторялась как ритуал при каждой нашей встрече после смерти Павла Петровича. Тогда, в 1801 году, когда я вернулся из Лондона, только что овдовевшая императрица со слезами сказала:

— Ах, Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, если бы вы были здесь в Петербурге. Вы или Аракчеев или хотя бы Ростопчин — Павел остался бы жив.

Несколько минут мы провели в скорбном молчании, отдавая дань памяти покойному Павлу Петровичу и сожалея о том, что не оказалось в роковые минуты рядом с императором никого, кто встал бы на его защиту.

Затем ее величество глубоким вздохом прервала паузу, отпустила мою руку, осушила слезы и приступила к делу:

— Андрей Васильевич, у меня есть к тебе небольшая просьба, но совершенно деликатного свойства.

Мария Федоровна говорила скороговоркой, и я скорее угадывал, чем разбирал слова.

— Ваше величество, я сделаю все возможное и невозможное, — пообещал я.

— Речь идет о принце Ольденбургском, — сказала Мария Федоровна.

— Георге? — непроизвольно уточнил я.

— Да, супруге Катеньки, — подтвердила императрица. — До меня дошли неприятные слухи…

Она замялась, словно речь шла о досадных пустяках — и недостойных внимания, и одновременно вынуждающих ее принимать меры.

— В последнее время он проводит много времени с какою-то девицей, — брезгливым тоном продолжала Мария Федоровна.

Я вскинул брови, выражая осуждение, хотя и ничуть не удивился. В бытность свою великой княжной сама Мария Федоровна проявляла столь заметный интерес к графу Румянцеву, что государыня Екатерина Алексеевна от греха подальше спровадила того посланником во Франкфурт-на-Майне. Так, казалось бы, с бесперспективной должности началась карьера государственного канцлера.

— Если бы он проводил с нею тайные, непродолжительные свидания, это было бы… — Императрица замешкалась, подбирая слова. — …не так возмутительно.

Но она разъезжает с ним в карете по губерниям, это видят… Рано или поздно донесут Катеньке. Она так ранима, это убьет ее.

«Убить, конечно, не убьет, — подумал я, — у великой княжны Екатерины Павловны сильный характер, но скандал в августейшем семействе случится большой». Я кивал в такт словам императрицы, пока не понимая, в чем заключается ее просьба.

— Саша рассказал мне, — промолвила Мария Федоровна, — что ты теперь прикомандирован к полиции. Ты бы мог задержать эту фройляйн и выслать куда-нибудь вглубь России. В Нижний Новгород или куда-то подальше. Сейчас многих неблагонадежных персон высылают. Это пойдет на пользу. Потом она благополучно вернется, но к этому времени страсти утихнут, принц образумится. К этому времени я и сама успею с ним переговорить.

— Ваше величество, я сделаю все, что в моих силах, — промолвил я, довольный тем, что мне не поручили пырнуть пассию принца ножом. — Но я направляюсь по неотложному делу в Москву, а их высочества, насколько мне известно, теперь пребывают в Ярославле.

Вероятно, Мария Федоровна заметила перемену в моем лице и поспешила объясниться:

— Андрей Васильевич, милый мой друг, я понимаю, просьба моя выглядит недостойной, и я бы не обратилась за помощью по такому случаю, если бы не одно обстоятельство. Катенька на сносях. Со дня на день должна разродиться. И если в такое время до нее дойдут слухи, бог весть, как она переживет ^[10] .

10

14 августа по старому стилю великая княгиня Екатерина Павловна родила сына, принца Петра Георгиевича Ольденбургского.