1905 год. Прелюдия катастрофы

И хотя этот указ кажется полным идиотизмом, со своей точки зрения власти были в чем-то правы. Они инстинктивно чувствовали опасность. Ведь те же самые рабочие через три года будут сражаться на баррикадах Красной Пресни под красными флагами.

Главной бедой зубатовского профсоюза было то, что он являлся колоссом на глиняных ногах. Он ведь держался даже не на полиции, а лично на Зубатове и Трепове. Что и показали события, начавшиеся всего лишь через три дня после триумфальной манифестации, когда стартовала забастовка на фабрике Гужона.

Началось правильно, с пустяков. Забастовали. Дело вроде бы по тем временам житейское — да не совсем. Все уперлось в личность предпринимателя. Юлий Петрович Гужон был одним из самых богатых и влиятельных в Москве фабрикантов, да и в Петербурге у него связей было достаточно. Очень умный человек. При этом, разделяя взгляды Витте на капитализацию России, к зубатовским играм Гужон относился очень плохо.

Так что когда к нему явились с «открытым листом» ребята из «Совета», он их просто послал куда подальше, задав вопрос: «А кто вы такие?». Гужон прекрасно понимал неопределенный статус зубатовцев, а московского обер — полицмейстера он не боялся. Московской охранки, видимо, тоже не очень.

Зубатов оказался в скверном положении. Была бы его организация нормальным профсоюзом — поражение никого особо не волновало бы. Как говорится, не всегда побеждают наши. Но ведь что получалось? Какой прекрасный информационный повод для левой агитации! Дескать, видите, братцы — рабочие? Что мы вам говорили? Против акул капитализма и полиция бессильна.

Зубатов через Трепова стал откровенно давить на Гужона, однако тот был неслабым парнем и не поддавался. И обер — полицмейстера переклинило. О Трепове говорили: он так и остался гвардейским офицером, со всеми особенностями этой касты. Разгорячившись, что ему смеют противоречить, он пообещал задавить предприятия Гужона штрафами и даже выслать его из России (предприниматель был гражданином Франции). Тот вроде бы начал поддаваться, но на самом-то деле, используя все свои связи, послал обстоятельную жалобу в Петербург. Теперь уже было, на что всерьез жаловаться.

И тут ударил Витте. Зубатов его буквально бесил, и не только по причине разных взглядов на развитие России. Любой крупный чиновник ужасно не любит, когда лезут в сферу его влияния. А зуба- товцы фактически подменили собой фабричную инспекцию.

Надо сказать, что до этого полковник умело играл на противоречиях ведомств. Министр МВД [37] Сипягин, как уже говорилось, Зубатова не любил, но на жалобы из чужого министерства не обращал внимания. Однако теперь дело зашло слишком далеко.

37

Вообще-то такой аббревиатуры в Российской империи не использовалось, но мы понимаем, о чем речь.

Забастовка была с треском проиграна. Но речь шла уже не о «Совете рабочих», а о карьере Зубатова. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но 2 апреля 1902 года Сипягин был убит террористом — эсером, и про все эти разборки забыли. Зубатов был нужен как профессионал. Новый министр МВД В. К. Плеве в конце 1902 года перевел его с повышением в Петербург — на должность начальника особого отдела Департамента полиции.

Между тем зубатовская организация посыпалась, хотя и по- лучила-таки официальный статус. Применять старые методы полковнику было уже нельзя, а без него зубатовцы ничего не могли. Формально она сохранилась аж до 1905 года — в качестве вялого монархического рабочего клуба, в который рабочие ходили просто пообщаться. Никакого общественного значения эта организация уже не имела.

Первая легальная российская партия.

Об этой истории не любят вспоминать — потому что она всем не очень удобна. Речь идет о первой легальной российской политической партии, которая образовалась в 1901 году и тоже связана с именем Зубатова. Эта история развивалась параллельно с московскими событиями.

Все началось с того, что в начале 1900 года ребята Зубатова провели крупную «ликвидацию» организации Бунда. Делалось это в лучших традициях полковника. В Минск заранее приехал ротмистр Г. Геранди, который создал собственную розыскную структуру, некоторое время занимался оперативной работой. А потом понеслось.

«Целыми вагонами возили арестованных в Москву, где и производились расследования. Шли допросы и по ним производились новые аресты. Результаты обысков, в общем, были недостаточно хороши. Бундовцы вели себя весьма конспиративно и осторожно. Редко, редко находили одну нелегальную брошюру или прокламацию; найти какую-либо рукопись, письмо, заметку конспиративного характера было почти невозможно».

(А. Спиридович).

Тем не менее, брали много и, казалось бы, бессистемно. Но это только так казалось. В конце концов всех лидеров Бунда повязали, обнаружили типографию. Кстати, в сети жандармов попался социалист — революционер, будущий знаменитый террорист Григорий Андреевич Гершуни (впрочем, он сумел выкрутиться). Но о Гершуни будет рассказано дальше. На момент ареста он террором еще не занимался.

Бунду был нанесен серьезный удар — но не смертельный. И Зубатов это понимал, как никто. Дело в том, что он проводил такую же «ликвидацию» в 1898 году. Тогда всё было даже лучше — агенты охранки «пасли» Бунд с самого момента его создания. И вот за два года организация выросла снова, и теперь вовсю развлекалась, устраивая многочисленные забастовки.

Зубатов уже убедился в главном отличии нового времени от периода народовольцев. Теперь на место арестованных революционеров тут же приходили новые — забегая вперед, можем сказать, что так дело и пойдет до самого 1907 года. Потому-то он и влез в эксперименты с рабочим движением. Нечто подобное «Совету рабочих» Зубатов хотел устроить и в Западном крае. Именно поэтому аресты проводились столь «бессистемно». Зубатову хотелось наловить побольше разных людей, примыкавших к Бунду, — чтобы разобраться: кто они такие?

Результаты «собеседований» с задержанными внушили полковнику оптимизм. Он оценивал ситуацию так:

«В еврейском движении принимает участие главным образом зеленая молодежь, часто весьма симпатичная, мягкая и отзывчивая, формирующая взгляды на литературе шестидесятых годов и повторяющая революционные зады, причем будучи до крайности мало осведомлена в революционных теориях, будирует [38] и шумит»

Отступление. Местечковые заморочки.

38

Будировать {фр. Bouder) — проявлять недовольство.

Имеет смысл рассказать, что происходило в «черте оседлости». Отставим в сторону национальные противоречия. Зубатов занимался евреями, вот на них и остановимся.

Если не считать крупных городов, еврейское население Белоруссии и правобережной Украины группировалось в так называемых местечках — очень своеобразных населенных пунктах с совершенно особенным укладом жизни, замкнутым на себя. Отсюда в русский язык и пришло слово «местечковый», означающее сосредоточенность на узких местных интересах. Впрочем, и в крупных городах вроде Минска, Гомеля или Витебска евреи тоже предпочитали вариться в своей среде.

В Западном крае существовали многочисленные предприятия — правда, в основном, мелкие, — на которых шла та же самая классовая борьба. Еврейские предприниматели точно так же, как и русские, прижимали своих соплеменников — рабочих и точно так же не желали понимать, чем это может закончиться.

Но в местечках имелась одна особенность. Тут жили по традициям, которые были очень жесткие. Шаг вправо, шаг влево — побег. Однако времена наступали веселые — и значительной части молодежи такое положение не нравилось. Так что мотивацией многих, кто шел в Бунд, была просто «протестная реакция» — как сегодня идут в панки. Причем дело обстояло куда жестче, чем у русских, украинцев или поляков. Там нередко случалось, что молодой человек, поувлекавшись всякими революционными закидонами, потом возвращался под родимый кров и нормально жил. Молодому человеку или девушке из местечка возврата не было — хотя бы потому, что революционные учения были атеистическими. С точки зрения ортодоксальных евреев, увлечение ими являлось предательством веры. А вот этого не прощали.