1917. Разложение армии
Шрифт:
«1) Фронт без помощи тыла не боеспособен, время воззваний, время убеждений и призывов гражданскому долгу прошло, опасность чересчур велика, спасение родины, спасение революции и кровь лучших людей, погибших в последнем наступлении, требуют крайних мер против тех, кто, движимый трусостью, отсутствием сознания долга и гражданственности, не идет на фронт из тыла или бежит с позиции и тем губит дело революции, необходимо привести тыл в полную готовность для немедленного пополнения фронта, как живой силой, так и техническими средствами, не останавливаясь перед применением самых решительных мер до вооруженной силы включительно, немедленно отменить всякого рода привилегии для тыловых частей: поденной платы им за полевые работы, отсрочки явки и прочее;
2) против не исполняющих боевого приказания, а равно против всех,
3) для поднятия дисциплины и мощи армии, для удовлетворения законных требований и нужд всем войсковым организациям мобилизовать свои силы, пренебрегать возможными лишениями и даже опасностью своей жизни;
4) устранять лиц командного состава, действия коих окажут преступное отношение к исполнению возложенных на них обязанностей, и предавать их военному суду, организованному на демократических началах;
5) для полной осведомленности и согласованности действий начальств армии установить фактический контроль над действиями всех лиц командного состава через особоуполномоченных армейского комитета; одновременно с тем для правомерности и согласованности деятельности – не один контроль высших комитетов над низшими и аресты для поднятия авторитета лип командного состава – принять самые решительные меры к его обновлению, для чего необходимо производить в офицерское звание достойных солдат, по представлению полковых и равных им комитетов; необходимо выдвинуть наиболее энергичных подготовленных и пользующихся доверием офицеров на ответственные должности независимо от возраста, времени службы и чинов».
Председатель комитета штабс-капитан Mихайлов
5/VII. 1917 г… № 2076. (Лефорт. Арх. отделен. Кр. Армии А; дело № 91.)
Глава VIII Июльские события. Карательная политика Временного правительства в борьбе с разложением армии
№ 124. Телеграмма военного отдела Исполнительного комитета всем частям петроградского гарнизона. 3 июля 1917 года
Экстренно
Во все части: полковые, батальонные комитеты отдельных самостоятельных частей Петроградского гарнизона. По сведениям, имеющимся в исполнительном комитете, 1-й пулеметный полк разослал делегатов во все полки с предложением выступить против Временного правительства.
Военный отдел Исполнительного комитета решительно осуждает призыв пулеметчиков, действующих вразрез с Всероссийским съездом Советов и Петроградским Советом и наносящих удар в спину героически, самоотверженно борющихся на фронте за торжество революции, всеобщий мир и благо народа. О всех призывах пулеметчиков военный отдел просит немедленно сообщить ему по телефону 48–74 или 622 – 63 и проверять документы всех приходящих лиц. Военный отдел призывает все полки сохранять спокойствие, не слушаться никаких призывов и быть готовыми выступить по первому требованию Временного правительства, действующего в согласии с Советом на защиту свободы от грозящей анархии.
Члены Исполнит. Комитета Скалов, Сомов, Иванов
(По копии, в фонде л. – гв. Волынского полка, св. 24, дело «Разные исполненные бумаги батальонного комитета», л. 244–245. Публикуется по: Большевизация Петроградского гарнизона… С. 138.)
№ 125. Постановление особой следственной комиссии от 9 августа 1917 года об участии в июльском выступлении запасного батальона гвардии Московского полка
За исключением небольшого количества команд и маршевых рот, расположенных на фабрике Ландрина и в здании Учительского института, весь батальон расположен на Б. Сампсониевском проспекте, № 62–65. Местонахождение батальона в центре фабричного района повело к тесным и постоянным сношениям солдат с рабочими и подготовило почву для быстрого расцвета среди московцев большевистских идей.
Начало революции московцы ознаменовали расправой с офицерами и уничтожением всякой начальнической власти: три офицера были ими убиты, несколько ранено, многие арестованы и подверглись всякого рода издевательствам, квартиры большинства офицеров
были разгромлены, для расследования деятельности офицеров была учреждена особая солдатская следственная комиссия. В конце концов из 75 офицеров, служивших в батальоне, солдаты оставили себе только 7, в середине марта разрешено было вернуться еще 14 офицерам, но и эти «одобренные» офицеры были лишены всякой власти и значения, им приходилось жить под страхом насилия в атмосфере недоверия. Они были «терроризованы» своими же солдатами (показание полковника Яковлева).Иллюстрацией отношения солдат, «вчерашних друзей», по выражению того же полковника Яковлева, к немногим своим офицерам служит один любопытный факт: на квартиру избранного ими командира батальона полковника Яковлева для надзора за его поведением был поставлен дневальный.
Покончив с офицерами, московцы стали устраивать свою новую жизнь: строевые занятия были прекращены, по словам прапорщика Краузе, занималась одна только учебная команда, подвергаясь за это насмешкам и даже угрозам, началась карточная игра, свобода отлучек из казарм, массовые отъезды в отпуск, занялись, по выражению прапорщика Жабоклицкого, «отхожими промыслами», работали на фабриках и заводах, перевозили дрова, некоторые делали и продавали папиросы и проч.
Батальонный комитет, по показанию прапорщика Словнитского, действовал не по общим со всеми воинскими частями правилам, а по своей «самочинной инструкции». Например, офицерской команде разрешено было представительство лишь двумя голосами. В комитет допускались еще 8 должностных офицеров (из них 4 прапорщика, произведенных в мае военным министром Керенским в этот чин из солдат, избранных самоправно солдатами же в ротные командиры), но они имели право лишь совещательного голоса и влиять на комитетские решения не могли. Батальонный комитет, «узурпировав права начальников», формально стал сосредоточием всякой власти. Комитет потакал солдатам, потворствовал их нежеланию воевать созданием затруднений к отправке маршевых рот на позиции (первые три роты, 750 солдат, были отправлены лишь в конце апреля), не смел возражать против резолюций самого крайнего большевистского тона, выносимых солдатами на митингах, и т. п. И, несмотря на свое более чем либеральное поведение, не имел веса и значения в глазах солдат. Состав комитета с марта по настоящее время сменялся уже 4 раза. Случалось, что за попытки комитета внести трезвую струю в распаленную большевистскими лозунгами жизнь батальона солдаты угрожали заколоть штыками членов этого комитета.
Главным же руководителем жизни и выразителем настроений солдат являлся митинг. Митинги, где собиралось свободных от отхожих промыслов солдат от 1000 до 2000 человек, устраивались чуть ли не ежедневно. Ораторов в изобилии доставляли рабочие фабрик и заводов, окружавших тесным кольцом казармы батальона. Большое удобство для появления таких ораторов на полковом плацу представляло то, что казарменный двор был проходным и открытым для посторонних.
Постоянными темами ораторов служили: разжигание недоверия Временному правительству, призыв к отказу от наступления, от посылки маршевых рот на фронт, война трактовалась не иначе, как кровавая бойня, нужная только для капиталистов и буржуев, внушалась необходимость скорейшего мира и т. д. Солдаты, в большинстве состоящие из ратников, людей в возрасте от 35 до 40 лет, жадно воспринимали все эти лозунги, дающие оправдание их вечному безделью на казенный счет и отвращению к обязанности покинуть свою беззаботную и веселую жизнь. На законном основании они оставались в тылу. Дошло до того, что солдаты арестовали как провокаторов или избивали на улицах людей, говоривших о желательности достойного окончания войны или о наступлении.
Желанными гостями на митингах были соседи – пулеметчики 1-го полка, а особенно прапорщик Семашко. Этот «злой гений батальона», как его характеризуют свидетели-офицеры, был пророком и вдохновителем солдат московцев. Слушали его без возражений и верили ему без критики. Из своей среды московцы не дали выдающихся деятелей большевизма, но в самой толще своей оказались до крайности начиненными идеями этого своеобразного учения. Свидетель вольноопределяющийся Лампсаков утверждает, что их полк, т. е. Московский, считался большевистским полком, а подпоручик Пузарь показывает, что в полку было очень много солдат ярых большевиков по своим взглядам и поведению.