1920 год
Шрифт:
Но вместо этого...
Это было через несколько дней. Я зашел в кают-компанию к патриоту, - мне нужно было по делу.
Он жестом попросил меня подождать, пока кончит разговор.
Я опустился в уютное кожаное кресло. И задумался. Я полюбил эту кают-компанию ... симпатичная ... Сквозь раскрытые двери, которые вели на адмиральский мостки на самой корме крейсера, виднелось море-очень ласковое сегодня ... Оно играло с солнцем.
Я невольно прислушался к разговору.
Этот молодой офицер, что докладывал патриоту,
– Разрешите доложить... Он уже сознался, что, он жид... Я думаю, что его надо бы пороть до тех пор, пока он ее не выдаст. Она тоже шпионка, - это ясно ...
Патриот успокоил его.
– Бросьте... я запросил Севастополь... Пока я приказал ее перевести на "Скиф".
Я вышел на мостик. Вдоль крейсера медленно шла, направляясь к пришвартованному к "Корнилову" "Скифу", шаланда. На корме сидела женщина. Мне мелькнуло молодое, загорелое лицо из-под красного платка.
Это, должно быть, и есть шпионка ...
Мне захотелось ее повидать. Кто-то сказал мне, что она уже была в какой-то разведке и потому может мне дать полезные указания. Кроме того, мне просто было любопытно. Неужели я не могу отличить "шпионку" от настоящей?
Она сидела за столом в маленькой кают-компании "Скифа" и с аппетитом кушала жареного поросенка... Видно, голодная ...
Я извинился и подошел к столу. Она встала, и так мы остались стоять ... Это было молодое существо ... сильно загорелое, с выразительными губами... еще жирными от поросенка...
Я стал ее спрашивать и по ответам почувствовал, что она затравленная, во все же доверчивая. Вдруг она спросила меня:
– Вы не ... редактор "Киевлянина"? ..
И когда я сказал "да", вдруг в ее улыбке, внезапно снявшей всю затравленность и оставившей одну доверчивость, я поймал что-то знакомое и безошибочное.
– Так вы должны были знать мою сестру?
Вот !.. Конечно, я видел уже это когда-то.
– В семнадцатом году ... она была у вас... тогда вам поднесли...
Она смутилась ... Должно быть, поднесли цветы ... Тогда эта бедная молодежь жалась к "Киевлянину". Но я вспомнил не это... Вдруг вспомнил, что еще так недавно в Одессе она оказала всем нам незабываемую услугу... Та, которая должна была быть ее сестрой. Но я не оказал ей этого из преувеличенной осторожности.
Но я вернулся на "Корнилов" и сказал патриоту, что шпионка на "Скифе" - дочь генерала Н., семью которого я знаю.
Патриот ответил, что получен ответ из Севастополя, устанавливающий и подтверждающий подлинность разведчицы.
"Расстрелять, расстрелять!.." - сумасшедшие люди!..
Мораль сей истории для молодых "расстрельщиков". Когда у вас. будут чесаться руки непременно кого-нибудь "вывести в расход", подумайте о том, что,
может быть, где-нибудь в другом месте, но с таким же легкомыслием, какой-нибудь из ваших товарищей расправляется с вашей сестрой или невестой...В уютной адмиральской кают-компания за столом, "забросанным картами", обсуждалось предприятие. Тут я впервые узнал о тайнах мореплавания. Во-первых, для успеха, всякого морского дела нужно говорить компaс, а не кoмпас. Полезно также говорить рапoрт, а не рaпорт. Затем, нельзя называть веревку веревкой, а нужно говорить "трос", "шкот", "линь" и вообще так, чтобы было непонятно. Впрочем, все это описано Станюковичем гораздо раньше и гораздо лучше, а поэтому я могу не стараться.
В результате обсуждения оказалось, что на целой эскадре нельзя найти шлюпки за полной бедностью, и что в дело придется пустить старого друга "Speranzy", которая каким-то образом оказалась на каком-то судне, сохранившем ее для нас честно. Ее надо только отремонтировать. За это дело взялись рьяно.
Когда стемнело, "Альма" вышла в море, имея на буксире "С.К.4", который, в свою очередь, буксировал "Speranzy". В эту ночь требовалось сделать разведку в эту сторону, а следовательно, была оказия для нас.
На борту "Альмы" было приятно. Она шла без огней, прокрадываясь в темноте. Может-быть, именно потому, что машина у нее на корме, у нее очень тихий и плавный ход, какой-то скользящий.
Звезды сияли, и командир "Альмы" объяснял нам, где Полярная звезда, и давал некоторые другие указания. Впрочем, у меня был компас.
Мы уютно поужинали в командирской рубке, которую наглухо закрывали, чтобы не было видно света. Конечно, не обошлось без арбузов. Что это за арбузы!..
Потом я пошел спать. Судно чуть-чуть покачивало, и все было как-то необычайно тихо и мирно. Я спал три часа, когда меня разбудили:
– Пора....
Я вышел из рубки. "Альма" остановилась. Было все так же тихо-торжественно и таинственно, как бывает в море...
В небесах торжественно и чудно ...
"С.К.4" завел машину и большой темной рыбой подошел с правого борта.
– Ну, дай вам бог...
Мы перешли на "С.К.4", а с него на "Speranzy", прибуксированную к нему.
Тут случилась первая неприятность: я безошибочно определил, что "Speranza" нестерпимо течет. Пришлось тут же ее откачивать. Немедленно после этого произошла вторая неприятность: я стал надевать изготовленный стараниями "Корнилова" руль, щедро кованный железом, но он оказался таким тяжелым, что при надевании в темноте на проклятый шпенек, который не хотел влезать на полагавшуюся ему петлю, я упустил этот богато кованый руль в море, и он потонул с ужасающей быстротой.
Я собирался очень над этим разволноваться, но времени не было. "С.К.4" торопил, и мы тронулись.