2070

Я не застал худшие года, когда в мире царил голод. Мои родители старались не распространяться об этом, радуясь, что я уже застал рассвет новой эпохи. О голоде – мучительном и убивающем – я знал только из книг и старых фильмов. И порой, глядя на лагерь, на людей, Иных и забор, не дающий нам шанса вырваться, я невольно думал, что Иные подчерпнули идею лагеря из наших фильмов про Вторую мировую войну.

Идя вдоль бараков, я высматривал самых крепких и здоровых на вид мужчин. Не было и мысли о том, чтобы взять разбирать завалы женщин и стариков. В лагере у меня уже давно была репутация предателя и отступника, собачонки Иных, поэтому стоило мне появиться в сопровождении солдат, как тут же началось волнение. Откуда-то раздался возглас:

– Вы посмотрите! Кто-то уже дал по заслугам этому уроду. А он тут же, небось, побежал жаловаться своей рыжеволосой ****. – Я поморщился от матерного слова, но даже и не подумал определить кричавшего, хотя и ощутил почти физическую боль от оскорбления Уззы.

Вместо меня это сделал один из сопровождающих меня солдат. Он мгновенно определил крикнувшего, и через несколько секунд тот уже стоял на коленях, прикрывая голову руками.

– Хватит! – я попытался, чтобы голос звучал как можно нейтральнее. – Нам нужны люди. Он вполне сгодится для работы.

Солдат несколько секунд не двигался, а потом кивнул. Подняв мужчину за ворот тонкого пальто, он толкнул его в мою сторону. Мужчина – высокий, лет тридцати пяти-сорока, лысый и сероглазый – с ненавистью посмотрел на меня и оттёр с лица кровь. "Слишком много крови" – невольно подумал я.

Люди настороженно наблюдали за нами, теснее сбиваясь в кучки. Я слышал тихий шёпот. Страх остаться без обеда, быть наказанными или убитыми, непонимание и опять ненависть, направленная на меня – всё это я слышал со всех сторон, но не чувствовал ничего, абсолютно ничего. Мне нравилось отсутствие тревоги, страха, боли и злости. Мне просто хотелось жить, ради чего-то прекрасного, что находилось совсем рядом, пока недоступное моему пониманию. Я просто знал, что оно есть. И ради встречи с ним я был готов на всё.

Я пошёл вдоль рядов, выискивая подходящих людей. Лагерь был достаточно большим, обходить его всего не было смысла. И в этих ближайших четырёх бараках можно было найти подходящих узников. Те, кого я вызывал, отдавали свои миски и ложки товарищам и надрывно просили оставить им их порции. Я не сомневался, что большинство из тех, кого я отобрал, вернувшись в свои бараки не обнаружат в мисках похлёбки. Перед таким соблазном – чужая порция! – тяжело устоять.

– Куда нас ведут? – обратился ко мне один из узников. – Мы чем-то провинились? – он говорил спокойно, будто спрашивал у случайного прохожего дорогу до библиотеки.

– Не провинились, – покачал я головой. – Нужно разобрать завалы после взрыва. И всё.

– Ты не обманываешь? – подал голос другой узник. – Ты говоришь правду?

– Правду! – я слегка повысил голос. – Живее! Если будете медлить, то тогда точно подвергнетесь наказанию. И не задавайте вопросов, вы же все прекрасно знаете, как Иные к ним относятся.

Узники построились в шеренгу по три человека. Солдаты шли по бокам, подгоняя людей негромкими окриками. Мы недалеко отошли от бараков, когда из колонок, прикреплённых к высоким столбам, раздался равнодушный мужской голос:

– В связи с возмутительнейшим событием обед и ужин сегодня отменяется. Все бараки будут осмотрены на предмет запрещённых предметов. Всем обитателям лагеря оставаться на своих местах. За малейшее нарушение приказа – смерть.

Я вопросительно взглянул на солдат, но те приказали следовать дальше. Над лагерем поднялся крик. Люди орали и рыдали, бросались в ноги к стоящим рядом Иным и умоляли дать им хоть немного еды и тут же получали удары. У некоторых начинали кровоточить заклеймённые запястья, некоторые падали на землю и бились в судорогах, извиваясь и неестественно выгибая спины.

– Целый день без еды! – простонал один из узников, выбранных мною. – Итак с голоду помереть можно, а тут ещё и это. Кто же устроил этот чёртов взрыв?

– Не жалуйся, – пожилой высокий мужчина недовольно посмотрел на жалующегося. – Мы должно с достоинством принимать все тяготы и испытания, которые выпадают на нашу долю. Те, кто устроил взрыв, молодцы. Они станут героями, и через много лет, даже если мы всё ещё будем рабами, о них будут вспоминать как о тех, кто не сломился, не стал рабом Иных, – он презрительно покосился на меня, – а боролся! Да, они погибли. Мы не знаем их имён и кем они были. Но для нас они должны стать примером. Нельзя в такую минуту думать только о еде.

– На твоём месте я бы заткнулся, – посоветовал я. – Или же через минуту окажешься в карцере. А там, ты знаешь, с такими, как ты, не церемонятся.

– Пыткам меня не заткнуть, – старик прожигал меня злобным взглядом. – Я останусь верен своему народу до последнего вздоха, в отличие от тебя, подонок. Рано или поздно, но ты ответишь за предательство.

– Я никого не предавал, – захотелось кричать, громко кричать от этого раздражающего упрямства и неразумного геройства, но я сдержался. – Я не вызывался на должность главного по бараку, меня назначили, и отказаться я не мог. Каждый из вас, следуя голосу разума и инстинкту самосохранения, согласился бы. И вы так же бы ходили с оружием, так же бы наказывали тех, кто нарушает правила, и так же бы радовались лишнему куску хлеба.

Старик хотел возразить, но получил дубинкой по спине и остаток пути пытался восстановить дыхание. Товарищи поддерживали его с обеих сторон, чтобы тот не упал, и тот кое-как доковылял до разрушенных бараков.

Тяжело вздохнув, узники принялись за работу. Обломки камней они отволакивали в сторону, а тела закидывали в грузовики, которые Иные подогнали к месту взрыва. Женщины, мужчины, отдельные части тела – всё это узники брали в руки и, раскачивая, отправляли в машины. Иногда удавалось откопать ещё живого, еле дышащего человека. Ему шептали слова ободрения, обещали вылечить и сулили долгую счастливую жизнь. За выживших тут же принимались врачи. Некоторых через какое-то время притаскивали обратно – мёртвых с застывшими гримасами боли на бледных истощённых лицах.

Глядя на мёртвых людей, я мысленно задал вопрос к неизвестному подрывателю: "Ну, стоило оно того? Этого ты хотел добиться своим взрывом? Кучи смертей и неизвестного наказания со стороны Иных?" Но ответа, конечно же, не было.

Близился вечер, и сизые сумерки опустились на лагерь. Холодный ветер больно кусал кожу, залезал под ворот серого комбинезона, трепал волосы. Одеждой Иные нас снабдили хорошей, явно не с Земли. Серые комбинезоны, которые несмотря на довольно тонкую ткань, могли защитить от мороза, и тяжёлые ботинки, которые хоть и были неудобными, но защищали ноги от холода и плотно прилегали к голени, предотвращая попадание снега. Но даже в ней мороз болезненно ощущался всем телом. Со стороны бараков раздавались крики, стоны, рыдания. Некоторые бараки ещё не успели осмотреть, и узникам приходилось стоять на улице. Они тесно прижимались друг к другу, стараясь хоть немного согреться.

– Марк, – незаметно подошедшая Узза заставила меня вздрогнуть. Я обернулся и встретился с ней взглядом. – На сегодня можете заканчивать. Солдаты проследят, чтобы узники вернулись к себе в бараки. Ты можешь идти к себе. Только сначала ответь: что-нибудь смогли обнаружить?

– Только людей, – хрипло ответил я. – Трупы и покалеченные люди.

– Как думаешь, кто-то из них может дать показания? – Узза хмуро смотрела на узников, вытаскивающих очередное тело.

– Я не знаю, – тихо ответил я. – Возможно, от шока и боли они забыли о случившемся. Такое бывает…