2666

— Даже не знаю, что и думать,— ответил Арчимбольди.

— Уже никто не помнит князя Пюклера, ботаника, никто не помнит образцового садовника, никто не читал писателя. Но все, в какой-то момент жизни, наслаждались вкусом «Князя Пюклера», что особенно хорош и привлекателен весной и осенью.

— А почему не летом? — спросил Арчимбольди.

— Потому что для лета вкус слишком приторный. Для лета хороши сорбеты, а не молочное мороженое.

И вдруг вспыхнули фонари в парке, хотя перед этим был момент полной темноты, словно на некоторые районы Гамбурга кто-то набросил черное одеяло.

Господин вздохнул (ему было где-то семьдесят, наверное) и потом сказал:

— Вот ведь какое таинственное наследие, как вы считаете?

— Да-да, действительно, я тоже так думаю,— сказал Арчимбольди, поднимаясь и вежливо прощаясь с фюрстом Пюклером.

Вскоре он вышел из парка и на следующее утро улетел в Мексику.

Послесловие к первому изданию

«2666» публикуется в первый раз уже после смерти автора, практически через год после нее. Разумно поэтому спросить себя: в какой мере текст, который предлагается читателю, соответствует тому, что Роберто Боланьо выпустил бы в свет, если бы прожил дольше. Ответ может нас успокоить: в том состоянии, в котором роман остался к моменту смерти писателя, он довольно близок к намеченной автором цели. Без сомнения, Боланьо продолжил бы над ним работать, но только несколько месяцев: он сам писал, что близок к финалу, уже проработав над текстом дольше, чем предвидел. Так или иначе, но целое здание романа, а не только фундамент, было уже возведено: его очертания, размеры, его общее содержание ни в коем случае не отличались бы от того, что попало к нам в руки.

После смерти Роберто Боланьо говорили, что великий проект «2666» трансформировался в серию из пяти романов, соотносящихся с пятью частями, на которые разбито произведение. В последние месяцы жизни Боланьо действительно настаивал на этом — он не был уверен, что здоровье позволит ему закончить книгу, как он того хотел. Однако нужно заметить, что это намерение было продиктовано скорее соображениями практического порядка (а Боланьо, заметим вскользь, практиком не был): смерть приближалась, и Боланьо казалось более рентабельным и осуществимым как для издателей, так и для наследников, издать книгу в пяти независимых романах, коротких или средней длины, чем выпустить в свет огромный, кошмарных размеров том с романом, который, ко всему прочему, не доведен до конца.

Однако после ознакомления с текстом нам показалось, что логичнее издать его, как и планировалось изначально, единой книгой. Хотя пять частей, составляющих «2666», и поддаются независимому прочтению, они очевидно участвуют в общем замысле. Не стоит и пытаться обосновать деление их относительно «открытой» структурой, в особенности когда есть прецедент с «Дикими детективами». Если бы этот роман издали после смерти автора, разве не столкнулись бы мы со всякого рода измышлениями касательно его неоконченности?

Кроме того, есть еще одно соображение в пользу того, чтобы все пять частей «2666» нужно было опубликовать вместе, хотя осталась возможность после того, как положено начало сквозному чтению, издать их отдельно, причем в разных комбинациях, к которым открытая структура романа апеллирует. Боланьо, автор великолепных рассказов и нескольких мастерских повестей, всегда хвастался (уже занимаясь редактурой «2666»), что работает над проектом колоссальных размеров, который оставлял далеко позади как по объему, так и по предполагаемому воздействию, «Диких детективов». Сам объем «2666» неотделим от изначального пятичастного замысла, а также от риска, который тот несет, и от безрассудного всеобъединяющего пафоса. В этот момент полезно вспомнить пассаж из «2666», где после беседы с фармацевтом, большим любителем чтения, Амальфитано, один из персонажей романа раздумывает с нескрываемым разочарованием о растущем престиже коротких, «круглых» романов (в тексте цитируются такие названия, как «Писец Бартлби» Мелвилла или «Превращение» Кафки) и предубеждении перед романами пространными, амбициозными и неоднозначными (вроде «Моби Дика» или «Процесса»). «Какой грустный парадокс, подумал Амальфитано. Нынче даже просвещенные фармацевты не осмеливаются читать большие книги — несовершенные, сбивающие с ног, открывающие дорогу в неизведанное. Выбирают безупречные упражнения великих мастеров. Или что то же самое: они хотят видеть великих мастеров в спортивных фехтовальных поединках, но не желают ничего знать о настоящих боях, в которых большие мастера сражаются против этого, этого незнамо что, что нас всех пугает, этого незнамо что, чего мы до смерти боимся,— а вокруг кровь, смертельные раны и зловоние».

И вот еще название. Эта загадочная цифра, 2666 (на самом деле, дата), которая является пунктом разбега и совмещения разных частей романа. Без этого пункта перспектива целостного останется ущербной, неразрешенной, подвешенной в пустоте. В одной из многочисленных сносок к «2666» Боланьо указывает на существование «тайного центра» произведения, который сокрыт под тем, что можно назвать его «физическим центром». Есть причины думать, что этот «физический центр» — город Санта-Тереса, точное изображение Сьюдад-Хуареса, на границе Мексики и Соединенных Штатов. Там в конце концов сходятся сюжетные линии пяти частей романа, там происходят преступления, которые являются его впечатляющим фоном (и о которых в одном из абзацев романа один персонаж говорит, что в «них заключена тайна мира»). Что касается «тайного центра»… а не является ли им дата, что стоит над целым романом?

Боланьо писал «2666» два последних года своей жизни. Но замысел и композиция романа сформировались задолго до этого, и в обратной перспективе виден тот или иной прием в разных книгах Боланьо, в особенности тех, что он опубликовал после завершения «Диких детективов» (1998), которые не случайно заканчиваются в пустыне Соноры. Еще настанет момент, чтобы найти все эти скрытые следы. А сейчас достаточно указать на один из самых красноречивых — в «Амулете» (1999). Перечитывая его, тут же видишь ключ к расшифровке даты 2666. Персонаж «Амулета», Ауксилио Лакутюр (которая в свою очередь появляется в «Диких детективах») рассказывает, как однажды ночью она пошла за Артуро Белано и Эрнесто Сан-Эпифанио в район Герреро в Мехико, куда оба направляются в поисках так называемого Короля Проститутов. Вот что она нам говорит:

«И я последовала за ними: я видела, как они быстро шли по Букарели до Реформа и затем перешли Реформа, не дожидаясь зеленого света, и у обоих были длинные спутанные волосы, ибо в эти часы по Реформе гуляет ночной ветер, весьма сильный, и проспект Реформы превращается в прозрачную трубу, в клиновидной формы легкое, через которое выдыхает и дышит город, а затем мы начинаем наш путь по проспекту Герреро, а они идут уже медленнее, чем раньше, а я чуть быстрее, так вот Герреро в этот час более всего похоже на кладбище, но не кладбище 1974 года, и не кладбище 1968 года, не на кладбище 1975 года [дата, с которой соотносится рассказ Ауксилио Лакутюр], но на кладбище года 2666, забытого кладбища под веком мертвеца или неродившегося младенца, кладбища, омытого водянистыми истечениями глаза, который хотел что-то забыть, но вместо этого забыл все».

Текст, который предлагается вниманию читателя, соотносится с последней версией различных «частей» романа. Боланьо очень четко указал в своих архивах, какие варианты текста могут считаться окончательными. Несмотря на это, были просмотрены черновики — с целью исключить возможные нестыковки или ошибки, а также с целью узнать больше о последних намерениях Боланьо. В результате предпринятая работа не выявила серьезных текстологических проблем и оставляет мало пространства для сомнений в его окончательном характере произведения. Боланьо очень тщательно выверял свои работы. У текстов обычно было несколько черновиков, которые он вычитывал сразу, но потом долго отшлифовывал. Последняя версия «2666» в этом смысле, за некоторыми исключениями, очень ясная и чистая: видимо, сказались усилия автора. Лишь изредка выдавался случай внести минимальные поправки и исправить очевидные ошибки, при этом они были внесены редакторами, которые с уверенностью, полученной в результате длительного и искушенного труда, знают «слабости» и «мании» автора. Последнее наблюдение, которое, возможно, не покажется лишним. Среди заметок Боланьо к «2666» есть такая строчка: «Рассказчик „2666“ — Артуро Белано». И в другом месте он добавляет, с пометкой «к финалу „2666“»: «И это всё, друзья. Всё я сделал, всё пережил. Если бы оставались силы, я бы расплакался. На этом я прощаюсь с вами, ваш Артуро Белано».

Что ж — прощайте.

Игнасио Эччевариа

Сентябрь 2004 года

Примечания

[1] Латинское название бурой водоросли, которой, собственно, и посвящен роман Арчимбольди.

[2] Поклонников творчества Пио Бароха или Каро Бароха.

[3] Поклонников творчества Ортеги-и-Гассета.

[4] Профитроли с сырной начинкой, профитроли с рикоттой, профитроли, блин­чики, десерт из яичных желтков, пасхальные яйца, десерт со сливками, десерт с орехами, профитроли с шоколадной крошкой, десерт из свеклы, десерт из масла и сахара, десерт с кремом, десерт из мамеи (ит.).

[5] Целибатные, или холостяцкие, машины — термин, применявшийся Марселем Дюшаном, любимый также дадаистами и психоаналитиками; обозначает механизм, работающий вхолостую, вырабатывая энергию без конечной цели или результата.

[6] Ситуационизм — направление в западном марксизме, возникшее в 1957 году в результате отпочкования от троцкизма.

[7] Герой романа «Паршивый попугай: жизнь и времена Перикильо Сарньенто» (1816) мексиканского писателя Хосе Хоакина Фернандеса де Лизарди. Эта книга считается первым романом, который был написан и опубликован в Латинской Америке.