28 панфиловцев. Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!

Сержант Веселков привык к своей самозарядке и не собирался менять ее ни на трехлинейку, ни на трофейный автомат.

Немцы шли неторопливо, полагая, что русских поблизости нет. Рота красноармейцев зажата в кольце, батальон оттеснен танками. Осталось дождаться подмоги, добить роту, потрепанные русские батальоны и продолжить наступление на Москву.

Один из помощников командира расчета, молодой ефрейтор, со смехом рассказывал приятелю, как неделю назад шарили по домам в поисках теплых вещей и женщин.

– Молодые сбежали в лес. Знают, что мы их не упустим. Остались одни старухи. Я приглядел бабу лет за сорок и потянул ее за руку. Прогуляемся в соседнюю комнату, фрау!

– Я слышал эту историю, – перебил его приятель. – Она ругалась, как пьяный сапожник, и даже хотела ударить тебя сковородкой.

– Ничего подобного, – врал молодой немец. – Она согласилась. Но потребовала банку консервов и пачку сигарет.

– Опять врешь! Русским колхозницам партийные комитеты запрещают курить.

– Твоей жене ты тоже запрещаешь ходить к соседу, а они давно снюхались и плюют на тебя.

Молодой пулеметчик, женившийся всего год назад, задохнулся от возмущения:

– Сплетник. Ты…

– Русские впереди. Ложись! – негромко скомандовал унтер-офицер, командир расчета.

Он увидел троих красноармейцев чуть раньше, чем сержант Веселков нажал на спуск.

Пуля вырвала клок шинели вместе с погоном. Двое других солдат из расчета так же быстро бросились в снег. Старшина Снитко промахнулся, а Роман Семенюк стрелял из «нагана».

– Не дури, – пригнул его к земле старшина, передергивая затвор. – На таком расстоянии «наган» бесполезен, а пулю в лоб словишь запросто.

Ситуация сразу осложнилась. Вяло бредущий унтер-офицер не забывал оглядываться по сторонам и опередил их. Сейчас он возился с пулеметом, затем дал одну и другую очередь, не поднимая головы.

Старшина Снитко оказался бойцом решительным и выстрелил еще раз, хотя цели толком не видел. В ответ получил очередь, которая срезала полдесятка веток с сосны.

У пулеметчика закончился короткий магазин на двадцать четыре заряда. Он протянул руку и скомандовал ефрейтору:

– Дай сюда барабанный диск, я устрою им веселую жизнь. И вы тоже стреляйте, не ловите ворон.

На этот раз опытный охотник Егор Веселков не промахнулся. Пуля ударила унтер-офицера в лицо. Из нижней части затылка брызнула кровь, массивную каску сорвало с головы.

Брызги попали ефрейтору на протянутую руку. Он никогда не видел, чтобы кровь текла такой струей. Добротные подкованные сапоги смертельно раненного унтер-офицера дергались, разбрасывая снег.

Если ефрейтор снова сунулся в снег, то третий солдат из расчета открыл огонь из автомата. Роман Семенюк отложил «наган» и, выдернув зубами кольцо, швырнул «лимонку». Граната не пролетела и половины расстояния, взорвалась, подняв фонтан снега.

Автоматчик сменил магазин, но в него выстрелили одновременно и Веселков, и Снитко. В этот же момент ударил длинной очередью «дрейзе». Пули пробили артиллеристу плечо и грудь. Следующая очередь выбила кору и щепки из соснового ствола. Шустрый ефрейтор стрелял, не жалея пуль.

Его погубила растерянность. Рядом ворочался в агонии унтер-офицер, полз неизвестно куда раненый товарищ, за ним тянулся по снегу кровяной след.

Ефрейтор остался один, а в ста метрах от него затаились русские. Спасти его мог лишь пулемет, и он опустошал барабан, всаживая пули в снег. Надо подать своим сигнал ракетой!

Он выдернул из кобуры ракетницу, но выстрелить не успел. По каске ударили с такой силой, что потемнело в глазах. Надо убегать, пока не потерял сознание. Русские его ранили…

Однако ноги не повиновались, а по лицу текла горячая струйка. Пуля, выпущенная из винтовки «СВТ», пробила каску и лоб. Ефрейтор лежал на боку и видел, как двое русских торопливо собирают оружие.

– Не стреляйте… я ранен.

Ефрейтор прошептал эти слова на своем родном французском языке, но русские его поняли. Один, поднимая сумку с патронами, сказал:

– Куда в тебя стрелять? Ты уже на том свете. А того гада треба добить.

Старшина дал очередь вслед уползающему немцу. Подбежав к нему, отстегнул пояс с запасными магазинами и нож в чехле.

– Глянь-ка, Егор. Все фрицы ножи с собой таскают. Раненых, что ли, резать?

– Быстрее, – торопил старшину сержант Веселков. – Пошарь за голенищами. Там они запасные магазины тоже носят.

Старшина уже глянул. Забрал два магазина, отстегнул часы, достал бумажник и документы.

Возвращались бегом. Вслед им стреляли, выпустил несколько мелких мин 50 миллиметровый миномет, подстегнув бег. Сели передохнуть, когда покинули опасное место. Сержант Веселков отщелкнул пустой барабанный диск и вставил новый.

– Тут в ранце что-то булькает, – сказал Снитко. – Ну-ка глянем.

Отвинтив пробку, понюхал горлышко фляжки:

– Кажись, ром. И по запаху, и по цвету. – Отхлебнув большой глоток, уверенно подтвердил: – Ром. Градусов пятьдесят. Давай выпей, Егор. Слышь, ты чего как не свой?

Егора Веселкова трясло мелкой нервной дрожью. Ему было двадцать лет, и он еще не привык к смертям. На его глазах умер от ран старый добродушный артиллерист Роман Семенюк, а сам он убил выстрелами в голову двоих немцев.

Он сделал один и второй глоток. Старшина сунул ему кусочек шоколадки.

– Закуси.

– Не лезет.

– Ну, снегом тогда зажуй. Консервы еще есть. Если хочешь, откроем.

– Консервы ребятам… голодные сидят.

– Накормишь тремя банками роту, – пробурчал тоже голодный старшина Степан Снитко, но банки отложил в сторону.

Они вернулись в роту, и Веселков доложил ситуацию.

– Не добраться до батальона.

– Вижу, – кивнул лейтенант Краев. – Фрицы успокоиться не могут. За пулемет свой переживают.