3+1=...
Шрифт:
Решение пришло внезапно, и было очевидным. У Андрея какое образование? Правильно — ПГС. И сам Андрей сколько раз за время своей работы в должности генерального директора компании-застройщика высказывал претензии в адрес работы прорабов — что охренели в край, что денег хотят много, а работают, как попало?
Ну вот, и покажи себя. Все стройки города ты знаешь, нюансы работы тоже. Надевай белую каску — и вперед.
Решение, конечно, было, как сказали его партнеры, странное. Серега так и прямо и выдал: «Ты ебанулся, Лопата». Другой партнер, Иван, сказал обтекаемое — что-то про дауншифтинг.
Андрей продал свою студию, «бэху» — все это было теперь без надобности. Купил квартиру побольше, машину попроще, а остатки денег вложил в землю. Ну а что, двоих сыновей родил, пора и о доме подумать. Но пока все стояло на стадии проекта и материалов. Куда Андрею торопиться?
Он втягивался. Привыкал, хотя ко всему привыкнуть невозможно. Особенно Андрея вымораживали всевозможные детские болячки. Пацаны, слава богу, болели не часто, Дема, как и сам Андрей, почти не болел, а вот первая Касина ангина принесла Андрею и первые седые волосы.
За два дня до годовщины смерти Наташи к Андрею подошел Демьян и, глядя в пол, глухо сказал: «Надо съездить, бать». Так Андрей впервые оказался на могиле своей бывшей жены. Хотя нет, бывшая — это если бы они развелись, а так… Он горе-вдовец.
Тогда же мальчишки впервые дали себя по-настоящему обнять. Кася еще иногда сам прижимался, но редко, а Демьян держал дистанцию. Не то, чтобы Андрей был сильно этим огорчен, но когда мальчишки с двух сторон прижались к нему, стоя под ударами сырого ветра перед простым деревянным крестом, Андрей отчетливо понял — все было не зря.
Все он сделал правильно.
Может, запоздало, но правильно.
Бутылка вина осталась недопитой. Марина взяла ее, покрутила, вернула обратно на стол.
— Теперь понятно… — голос после долгого молчания звучал тихо.
— Что тебя понятно? — голос Андрея был словно в противовес хриплым. Он же говорил — долго и много.
— Почему ты спросил, не много ли я пью.
— Я не имел в виду, что…
Марина встала, подошла к раковине и вылила в нее остатки вина. Обернулась.
Они какое-то время молча смотрели друг на друга — Андрей, сидя за столом, и Марина, стоя у раковины.
Марина не знала, что сказать. Молчание было не очень правильным сейчас, но слов не находилось. Что после рассказа Андрея сказать, вот что?!
«Мне тебя жаль»? Нет, такие люди, как Андрей, жалость не принимают. Они полагают это слово ругательным.
«Ты ни в чем не виноват»? А нуждается ли Андрей в ее оценке? Да и вообще, это компетенция судьи или коллегии присяжных — решать, виновен человек или нет.
«Ты отличный отец»? Да что Марина в этом понимает? У нее самой детей нет и не будет. Как она может об этом говорить?
Она судорожно искала слова, но они не находились. Зато слова нашлись у Андрея. Он встал.
— Ну что, штаны уцелели, так что пойду я. За ужин и… За ужин спасибо.
Да сейчас прямо! Сейчас прямо я позволю тебе уйти! Штаны, может, и уцелели. А треснул все же не только пиджак. У тебя лицо треснуло, Андрей. И совсем не в том смысле, в котором про это обычно говорят. Ты весь целиком сейчас треснул. И я тебя никуда такого треснувшего не отпущу.
— А как же
гусь?Андрей моргнул от неожиданности.
— Что? Какой гусь?
Марина подошла, закинула руки Андрею на шею и прижалась щекой к его плечу.
— Гусь-обнимусь. Мне сейчас очень нужен гусь-обнимусь. Ты же сказал, что ты — этот самый гусь.
Андрей замер. Марине вдруг стало страшно. Что сейчас отстранится. Оттолкнет. И в самом деле уйдет. Что не нужна ему она со всем ее так и облаченным в слова сочувствием.
А потом ее спины коснулась его рука — коснулась легко и почти невесомо. Но Марина от этого легкого касания вжалась в Андрея еще сильнее. Ткнулась носом в шею. Не отпущу. Слышишь, не отпущу тебя сейчас никуда!
— Тогда я останусь, да?
— Останься. Пожалуйста, останься.
— А если… — Андрей прокашлялся. — А если… Если я буду и другой гусь тоже?
Марина усмехнулась и поцеловала шею — вот прямо под губами.
— Давай, другой гусь придет завтра утром?
Андрей хмыкнул — и прижал Марину к себе по-настоящему.
Но в итоге гусем-обнимусем стала Марина. Андрей после душа плюхнулся в постель, сгреб Марину, прижал спиной к своей груди, положил руку под грудью. И они замерли.
Марина чувствовала, что сердцебиение учащается. Как в таком состоянии спать? И когда она вообще спала вот так — когда ее обнимают? Она уже несколько лет спит одна. А обнимал ли ее Митя когда-то вот так, в постели, засыпая? Марина не могла вспомнить. Ей теперь вообще казалось, что Мити не было в ее жизни. Все воспоминания были какими-то смутными и будто ненастоящими. Словно Митя, испугавшись появления Андрея в ее жизни, поспешил раствориться теперь и из воспоминаний тоже.
Господи, какая чушь лезет в голову! Марина вздохнула.
— Что, не привыкла спать с кем-то? — раздалось из-за спины.
— Ну да. Отвыкла. Привыкла уже спать одна.
— Я тоже привык один.
— Тогда… тогда давай каждый на свою подушку и под свое одеяло?
— Давай.
И ни он, ни она не шевельнулись. Так и заснули вместе.
Потому что были необходимы друг другу.
— Будь проклят ты и колена твои вплоть до седьмого!
Марина подскочила на кровати. Очень неожиданно просыпаться от того, что в твоей постели кого-то проклинают — но, вроде бы, не тебя. Впрочем, просыпаться от звонка Киркорова тоже неожиданно. Такое случается, если в твоей жизни появляется Андрей Лопатин.
И вот он сидит на твоей кровати, трет шею и орет на кого-то матом по телефону. Такого экзотического пробуждения в жизни Марины до этого не было. Она любовалась тем, как освещает яркое утреннее солнце широкую мужскую спину, а еще на коротко стриженный, но все равно взъерошенный затылок. Какая же привлекательная картина, даром, что матом ругается.
Андрей закончил разговор, отбросил телефон и развернулся.
— Разбудил? Извини.
Марина ничего не ответила. Солнце теперь било Андрею в спину, и выражение его лица скрадывалось. Она же любовалась силуэтом. И шириной плеч. И думала о том, что это как-то странно — чувствовать, что тебе хорошо от того, что кто-то взъерошенный, небритый и широкоплечий ругается матом по телефону в твоей постели.