30 сребреников

— Всего пятьдесят дукатов, сеньор Иньиго, — подтвердил он моё предположение, — у меня левая рука не работает, я не могу скакать на лошади, так что это справедливая цена, соглашайтесь!

Денег было конечно жаль, отец скорее всего выполнит свою угрозу и денег мне больше не даст сверх тех, что уже прислал, но с другой стороны капитан знал очень многих наёмников, так что если нам где-то будут грозить проблемы, то только один его внешний вид мог успокоить особо горячие головы.

— Хорошо сеньор Бернард, — нехотя кивнул я, — вы тоже наняты, за сорок пять дукатов в месяц.

Бернард покривился, но спорить не стал, а вскоре доставили деньги для его кампании, свои он сказал, что может получить после прибытия, поскольку мне доверяет, так что заключив договор и договорившись о встрече через три дня, мы расстались.

Он отправился скучать дальше, а мы с Алонсо поехали в банк, обнаружив к сожалению, что директора пока нет на месте. Я попросил Алонсо достать десять флоринов и обратился ко всем работникам.

— Друзья мои, думаю я могу вас так называть, хоть мы и проработали не так много времени вместе, но распоряжение папы отправляет меня в дорогу, так что я буду вынужден уволиться с этого места. Мне будет не хватать вашей компании, так что чтобы вы вспоминали обо мне, дарю вам по небольшому подарку.

Алонсо роздал каждому по два флорина, и люди были просто счастливы, особенно учитывая, что на этот месяц я уже тоже сдавал деньги в общую кассу, так что для них я и правда был хорошим помощником, не стучащим начальству на то, что в его отсутствие никто практически не работал. Они с видимым сожалением заверили меня, что всегда будут рады видеть меня в банке.

Мы выпили травяной настой с ещё тёплыми булочками и приехал сеньор Джованни, который был тоже расстроен моим уходом, а вот ему я подарил уже серебряный кубок, на память, что его сразу успокоило.

— Помните синьор Иньиго, что я всегда буду рад вас взять назад, на прежних условиях, — провожал он меня, едва не пустив слезу на прощание.

Я в жалостливого банкира ничуть не поверил, он скорее был расстроен, что уходит сотрудник, который работает наравне с остальными, но при этом ничего не получает в виде жалования, но это уже были не мои проблемы, всё что нужно было для себя в их банковской работе, я вынес и его редкие просьбы расшифровать для него очередную записку меня ничуть не отвлекали, всё же это случалось крайне редко, как впрочем и с Борджиа, который ко мне приходил по тому же поводу, всего пару раз.

— Алонсо, как твой итальянский? — поинтересовался я у парня на пути домой.

— Могу говорить, но не писать сеньор Иньиго, — честно ответил он.

— И почему уехал Бартоло, — вздохнул я, — ладно придётся тогда заехать к нотариусу, чтобы написать с его помощью письма всем учителям, что я уезжаю и временно прерываю занятия. Объезжать их самому, будет долгим занятием.

— Я знаю приличного, — обрадовался Алонсо, — как раз недалеко от нас.

— Едем, — кивнул я.

* * *

Дни до отъезда пролетели, как пара часов, так что я оглянуться не успел, как Алонсо зашёл, чтобы меня одеть в дорожный костюм, не такой роскошный и цветной, в каком я перемещался по Риму, но зато тёплый и просторный, а именно добротный кафтан и штаны из сукна.

— На улице холодно, так что я купил в повозку ещё одеял и шесть бараньих кож с мехом, — продолжал он меня запаковывать ещё и в верхний стёганный кафтан, а также сверху него накидывать плащ, — сеньор Бернард сказал, что, если в них вас завернуть, будет весьма тепло.

— Сомневаюсь, — бурчал я, поскольку не хотелось выходить из натопленной комнаты на улицу, но пришлось и Алонсо вынес меня, где уже ждала повозка, два возницы на смену и охрана. Алонсо ехал на своей лошади рядом, чтобы меня обслуживать, сам я это был по понятным причинам делать не в состоянии. Ходить я из-за разной длины ног и слабости в них не мог, руки постоянно дрожали, так что ими невозможно было даже писать, только максимум что-то короткое и небольшое. Я уже молчу про горб, который мешал спать, да и просто нормально жить.

Внутри повозки, окна которой просто были занавешены тканью, было жуть как холодно, и обещанные шкуры ничуть делу не помогли. Даже Бернард, полулежащий напротив, который явно берег своё раненное полупопие, меня не успокоил.

— Сколько папа выдал вам на путешествие синьор Иньиго? — поприветствовав меня, поинтересовался он, — нужно прикинуть, где мы можем останавливаться и на какой бюджет.

— В монастырях, — хмуро ответил я ему, — в них же и будем питаться, поскольку кроме бумаг, я не получил ничего.

Наёмник поморщился.

— Вот почему я не люблю служить церкви, — тихо сказал он, — возни много, а благодарность обещают только после смерти.

— Не богохульствуй Бернард, — одёрнул его я, — скоро с нами будет монах-францисканец, услышит что-то подобие этого, ещё епитимью на тебя наложит. Оно тебе надо?

— Точно нет сеньор Иньиго, — кивнул он, — спасибо за предупреждение.

Наконец все приготовления были окончены, и мы тронулись, а я своей попой сразу почувствовал, что такое повозка без компенсации колебаний. И без этого плохое настроение ещё больше стало падать. Правда, когда я думал, что дела хуже идти уже не могут, мы вскоре добрались до нужного монастыря, где нас уже ждал брат Иаков и он, опираясь на свой посох пошёл вслед за нами.

Скорость повозки и нашего пешего отряда сопровождения была всё равно выше, чем шёл монах и через каждые полчаса нам приходилось останавливаться, чтобы его дождаться. До обеда мы проехали всего нечего, так что я понял, что если не сделаю что-нибудь, наше и без того непростое путешествие станет бесконечным. Для начала я решил попробовать договориться с ним. Попросив Алонсо закинуть меня за спину, я показал пойти ему рядом с монахом, который явно никуда не спешил и шёл ровно с той скоростью, к которой привык. Мы долго шли молча, я ждал, когда Алонсо выровняет шаг и приспособится к походке монаха, прежде чем начать разговор.

— Брат Иаков, — обратился я к старику, — ещё раз хочу воззвать к вашему разуму. Мы за полдня прошли всего несколько километров. Прошу вас, пересядьте в повозку, мы так будем двигаться быстрее.

— Что ты знаешь о францисканцах сын мой? — поинтересовался у меня монах.

— Думаю то же что и все, брат Иаков, — удивился я его вопросу, — начало ордену положил один из величайших святых католической церкви — Франциск Ассизский. Когда Франциск услышал Евангелие о том, как Господь Иисус отправил Апостолов проповедовать, об их жизни в бедности, то нашёл в этих словах собственное призвание и миссию. Он опоясал тунику верёвкой и начал проповедовать. В 1209 году, он и другие братья отправились к папе Иннокентию III за утверждением их образа жизни. Тот год считается началом Францисканского ордена. Получив устное подтверждение папы, а также его позволение свободно проповедовать покаяние, братья начали апостольское служение в странствиях.