30 сребреников

Допрос закончился и иудея также отпустили.

— Завтра приведу свидетелей и того мужчину, который пожаловался на него, — кивнул я, даже не дожидаясь, когда меня они об этом попросят.

— Пригласи также их соседей, желательно христиан, — попросил меня брат Иаков, — если её удерживают силой, должны были слышны крики.

— А если девушка влюбилась и добровольно пошла с его сыном? — поинтересовался я.

— Влюбилась в иудея? — удивился один из инквизиторов.

— Ну всякое бывает брат, — я хмыкнул, — просто предположим, что такое возможно.

— Тогда будет два дела, вместо одного, нужно будет расследовать ещё и её поведение, — ответил мне отец Иаков.

Отец Стефан кивнул, подтверждая ответ своего коллеги.

Пока инквизиторы продолжили заниматься дальнейшими опросами, я отправился выполнять свою часть работы, договариваться с префектами районов об отправке стражников в нужные места для опроса соседей, а также отправки оповещений самим жалобщикам, что им завтра нужно будет явиться на беседу. Именно беседу, а не допрос, я так писал, чтобы их не испугать. За этой суетой я и провёл остаток дня, решив сразу ехать в монастырь, не заезжая в магистрат, где проходили сами допросы.

* * *

Следующим утром мне нужно было проверить, что всё порученное мной выполнено, наказать тех, кто не пошевелился и уже с чувством выполненного долга мы с Алонсо и охраной заехали в трактир по дороге и пообедали там, прежде чем вернуться к инквизиторам. Зайдя внутрь здания, я увидел болтающихся без дела нескольких писцов.

— Вы почему не на допросах, — удивился я.

— На пытках присутствуют только самые стойкие брат Иаков, — с испугом застыли на месте парочка их них, поскольку боялись меня, — мы не можем выдержать то, что там происходит.

— Пытки? — удивился я, — кого?

— Того еврея, что был вчера, — тихо сказал один из писцов, — сегодня утром опрашивали свидетелей-соседей, которые показали, что видели его вместе со старшим сыном три дня назад вместе.

— Алонсо, идём, — показал я вниз.

Парень побелел, но пошёл, и уже спускаясь вниз в подвал, мы услышали страшные крики, которые то замирали, то снова поднимались до высокой ноты.

— Сеньор Иньиго, я не могу, — Алонсо был белый словно мел и начал тяжело дышать, сползая по стене.

— Бернард? — я повернулся в кенгурятнике к швейцарцу.

— Отдай мне синьора Иньиго, — сказал тот Алонсо и когда парень передал меня в руки наёмника, то сразу быстро рванул наверх.

Мы же спустились ещё ниже и по крикам, нашли нужное помещение, где присутствовали палачи, два писца, нотариус и все инквизиторы. Ну и дыба, на которой находился иудей, одетый лишь в исподнее, а его руки и ноги были прикручены верёвками к блокам, которые натягивал палач, проворачивая рукояти шестерни.

— Иохим, — послышался спокойный, мирный голос отца Иакова, — мы хотим узнать, где твой старший сын и где он держит христианскую девушку.

Человек промолчал, тогда брат Иаков перекрестился и сделал жест палачу, который сделал пол-оборота шестерни с рукоятями, поставив её на следующий упор, что вызвало новое натяжение верёвок и человек на дыбе снова закричал.

— Мы готовы облегчить тебе боль Иохим, — мирный голос брата Иакова проникал в мозг, на фоне ужасных криков пытаемого, — просто сознайся.

— Я ничего не знаю, меня оговорили! — закричал иудей, когда палач остановил повороты рычагов.

— Два свидетеля христианина свидетельствуют против тебя, — спокойно, словно на обычном допросе сообщил ему брат Стефан, — мы склонны верить братьям по вере, а не тебе.

— Я ничего не знаю! — закричал тот, на что отец Иаков снова сделал жест палачу.

Видя спокойные, даже умиротворённые лица инквизиторов, которые просто делали свою работу, мне впервые стало страшно. Они не видели перед собой человека, лишь грешника, который должен был признаться и имея на руках свидетельские показания, без малейших колебаний прибегнули к пыткам. Я только сейчас понял, что если бы такие показания имелись бы у них и против Франческо Морозини, который строил из себя знатока словесности, то он уже бы сегодня ровно также бы извивался на дыбе, как сейчас и этот человек.

Мороз пробежался по моей коже, и я не смог больше смотреть на этот контраст: добрые, заботливые лица монахов и испытывающего смертельные муки пытаемого человека.

— Идём Бернард, — повернул я голову к спокойному швейцарцу, — здесь разберутся и без нас.

Мы пошли наверх, а наёмник спросил.

— Вам не страшно синьор Иньиго? Всё же несмотря ни на что, вы ещё слишком мал, чтобы видеть подобное. Многие взрослые не выдерживают вида пыток.

— Отвечу тебе честно Бернард, — вздохнул я, — я только что начал бояться инквизиторов. Поскольку они с одним и тем же выражением на лице и с одной же интонацией в голосе спросят у тебя как дела, или отдадут приказ палачу пытать тебя.

Огромный мужчина удивлённо посмотрел на меня.

— Как обычно синьор Иньиго, — с тяжёлым вздохом признался он, — вы смотрите куда дальше остальных.

Мы отправились с ним в столовую, перехватить чего-то поесть, но вскоре прибежали за нами, не дав доесть взятое.

— Иудей признался! Девушка сейчас в одном доме, нужно её забрать и передать отцу, задержав сына нехристя! — прибежал один из писцов, участвующих при пытках и выложив мне новости со скоростью звука.

— Вот и поели, — вздохнул я и Бернард рядом поднимаясь со скамьи, также тяжко вздохнул, беря меня на руки.

Имея описание дома и квартал, найти его не составило труда. Внутри была лавка ювелира, который побледнел при нашем приходе.

— Его арестовать, как и всех в здании, — распорядился я, отдавая приказ присутствующему рядом со мной префекту района с городской стражей.

— Но синьор! Моя жена! Дочери! — ахнул он.

— У тебя укрывается девушка-христианка? — поинтересовался я.

Он опустил голову и промолчал.

— Тогда всех в тюрьму, — распорядился я, — пусть тюремщики сполна насладятся свежими постояльцами.

— Нет синьор! — седой мужчина бросился в ноги к Бернарду, у которого я был на спине, — заклинаю вас господом!

— Своим господом можешь заклинать своих раввинов, — префект стоящий рядом со мной пнул его и тот от боли сжался в комок.

— В лавке ничего не трогать! — предупредил я солдат, глаза которых загорелись при виде некоторых пеналов, которые лежали у ювелира на столе.

— Синьор! — еврей зарыдав, на четвереньках засеменил ко мне, — можно нам поговорить с вами наедине?