33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

– Привезли! – сказал тот и начал исчезать.

– Тьфу, чёрт из преисподней! – вздрогнул и выругался Иванов. – Идёмте!

Моня и Ноня по стойке «смирно» стояли перед столом, на котором лежал раздетый труп полицейского.

– Его задавили аккурат десять дней назад. Вот! – Они расступились и со спины на живот перевернули покрытого пятнами и сильно смердевшего полицейского. – Почти не видать, но вот она – полоска и синяк! – сказал один, а другой его поправил. – Черняк!

На побуревшей шее полоска была еле видна, а чёрное пятно под затылком ещё было различимо.

– Так же, как тех! – сказали они.

– Ясно! – резюмировал Иванов. – Пойдёмте!

В кабинете Иванов сказал:

– Картина ясна, только нет ничего, кроме трупов и телеграмм госпожи Боули, чтобы приобщить к делу в качестве доказательств. Поэтому теперь надо две вещи: нужны показания кучеров о том, что случилось за последние две-три недели на извозе, а тут, кроме Нечаева, нам никто не поможет и… – Иванов помолчал. – Брать Митьку Плюща, он же Огурцов! Но для начала его надо найти!

Из разговора с генералом Нечаевым, которого Иванов пригласил на конспиративную квартиру, чтобы всё было тайно и не повторить ошибок, стало известно, что кучера Нечаева сторонились.

– Я не их! – Нечаев был серьёзен. – Ко мне ластятся два или три с грузового извоза из солдат, которые не забыли, что я генерал, но остальные, те, кто вас интересует, и их сторонятся.

– Константин Петрович, а вы не слышали, что у кучеров есть своя харчевня, где-то недалеко от вокзала, на путях?..

– Слышал, знаю, где находится, там и мои други, о которых я только что сказал, столуются, но мне туда незачем. Харч у меня свой, дел я со всей этой братией не вожу, а войди я туда, так сразу все и замолчат. Я для них чужой. Нарисовать? – спросил Нечаев.

Иванов пододвинул чистый лист бумаги, через минуту Нечаев передал лист обратно, на нём с военной аккуратностью был изображён план вокзала, путей и обозначено место, где располагалась харчевня.

– Я их разговоров не слушаю, если хотите, могу спросить об этом моих, тех… Только надо как-то правильно сформулировать вопрос…

– Не исчезли ли без объяснения причин какие-нибудь извозчики? За последние… – Иванов подумал, – две недели.

– Две, не больше?

– Не больше! Те, которые исчезли или сами ушли раньше, скорее всего, не могут иметь отношение к делу – ушли и ушли. Я считаю срок – с момента убийства китайского полицейского, а это было десять дней назад.

– Когда вам нужны эти сведения?

– Уже нужны, Константин Петрович, уже, но вам тоже необходимо время, чтобы поговорить…

– Я думаю, что за предстоящие два дня я этих увижу. Давайте – дня через три! Где?

– Да здесь же! Когда вам удобно, в котором часу? – Можно как сейчас!

Элеонора развернула бланк телеграммы. В ней М. Сорокин просил сообщить, куда бы ей было удобно, чтобы он писал.

«А зачем? – подумала Элеонора и плотно закуталась в плед. – М. Сорокин. Хотя конечно! Пусть расскажет, как здоровье, как себя чувствует, какие у него планы… на жизнь!» – Нора! – услышала она снизу.

– Да, Джуди!

– Иди посмотри!

Элеонора скинула с плеч слишком большой, для того чтобы идти по узкой лестнице со второго этажа на первый, плед.

«Чёртовы англичане, – с досадой подумала она, – что за обычай не топить в спальне. Как холодно!»

– Иду, Джуди! – Она поёжилась, в России всегда топили весь дом, как бы мал или велик он ни был.

Она спустилась и вошла в комнату матери. Та стояла посередине и смотрела то в одно зеркало между окон, то в другое у комода.

– Как ты находишь?

Элеонора остановилась и стала осматривать мать в новом платье, привезённом из Китая, тёмно-зелёном, из панбархата, оно сидело идеально.

– По-моему, очень хорошо! Повернись! – попросила она и зашла со стороны, так чтобы посмотреть в свете из окон: света было мало, за окнами были уже почти сумерки.

– Подожди, я включу электричество.

Большая хрустальная люстра с шестью лампами осветила комнату.

– Повернись!

Джуди повернулась к ней боком, потом спиной.

«Хороша! – смотрела и думала Элеонора. – Пятьдесят пять лет, а фигура как у статуэтки!» – Туфли?

Джуди сделала маленький шажок, платье было до пола и узкое, и дотянулась до комода, на котором стояли три обувные коробки.

– Я хочу надеть вот эти, у них не слишком высокий каблук…

– Болят?..

– Да, особенно в этот сезон…

– Чёрные лаковые… – резюмировала Элеонора, осматривая туфли. – И сумочка под них у тебя, по-моему, есть!..

– Да, принеси из гардеробной…

Элеонора вышла из комнаты. Она зашла в гардеробную и стала осматривать полки. У её матери была большая коллекция очень красивых и дорогих сумочек: театральные и побольше, бархатные, кожаные, летние из соломки, шёлковые ридикюли, сумки для пикников на длинных ручках, дорожные кофры и несессеры. Элеонора взяла чёрную лаковую сумочку, которую просила мать, и прихватила ещё две бархатные: чёрную и тёмно-коричневую: «На всякий случай!» Она вернулась и разложила всё на кровати.

– Попробуй вот эту! – Она сунула под локоть Джуди коричневую бархатную сумочку и отошла на шаг. – А к ней подходящие туфли есть?

– Есть, и сумочка и туфли, они, – Джуди показала в сторону гардеробной, – стоят слева на самом верху.

Элеонора снова сходила в гардеробную, принесла туфли и поставила их на пол. Джуди подбирала украшения.

– Мама, а ты не хочешь попробовать ту брошь, которую я тебе привезла?

– С драконами? А они не кусаются?

Элеонора улыбнулась:

– Давай примерим!

Джуди смотрела в зеркало у комода.

– По-моему, тут бы к месту… какой-нибудь поясок, не находишь?

– Нет, мама, вот! – сказала Элеонора, зашла ей за спину и стянула на талии платье. – Это совсем другой фасон.

Джуди придирчиво разглядывала себя в зеркала: она была высокая, стройная, с по-индийски гладко, на прямой пробор зачёсанными чёрными, блестящими волосами, уложенными на затылке в тяжёлый узел.

– Видишь, как китайский стиль подчёркивает твою стройность, – сказала Элеонора, – а поясок всё перечеркнёт, прямо поперёк… У китаянок тоже маленькие груди. Давай брошь!