419
Шрифт:
Когда наконец доковыляла до ванной, чтоб запить ибупрофен, ее тотчас вырвало, и остаток дня она обнималась с унитазом — желудок выворачивало, как пакет из супермаркета. Лихорадка накатывала приступами, дрожь переходила в спазмы, от спазмов подгибались коленки, едва она пыталась встать.
Осунувшееся лицо в зеркале. Лихорадочные сны, странные видения. Взлетают фламинго, костры в лесу. Отец кувырком улетает прочь.
А вскоре пошли письма. Угрозы, мольбы, лесть, требования. Она не поняла, как он вычислил ее адрес, но, когда пыталась его заблокировать, он менял имя отправителя и проскакивал сквозь фильтры. Снова научившись стоять на ногах, она дотащилась
— Проще вам адрес поменять, — сказали ей.
Она так и поступила, но он опять ее нашел.
«ВЫ ПОСТАВИЛИ ПОД УГРОЗУ МОЮ ЖИЗНЬ!!! Вы меня УНИЧТОЖИЛИ!»
И затем: «Дайте мне денег. Вытащите меня отсюда. Я вам заплачу вдесятеро больше. В сто раз больше. Я буду полезен вашей стране. Я трудолюбивый. Я честолюбивый. Пришлите мне приглашение, я не разочарую. Только бумаги мешают мне осуществить мои мечты».
Она его игнорировала, как могла. Старалась и дальше индексировать чужие жизни, редактировать учебники. Не могла. «Вы меня уничтожили». А между тем на ее счету в банке лежали и тихонько сопели деньги.
125
Тошнота и ночной жар перекосили перспективу. Временами казалось, она вот-вот соскользнет — с края постели, за край света.
Уоррен изводил ее, требовал подробностей, хотел знать, когда переведут остаток денег. Телефон в соседней комнате снова и снова переключался на автоответчик. Вернувшись из клиники в торговом центре, она рухнула на постель; дежурный врач устроил ей нагоняй за то, что не пришла раньше.
«Я не могла ходить».
«Надо было вызвать кого-нибудь».
«Кого?»
Анализы крови, «маларон» и слоновьи дозы хинина, угрозы касательно отказа внутренних органов и отравленной печени.
— Какая малярия? — вяло отбрехивалась она. — Меня не кусали. Ни царапинки.
Врачебные литании путались с финансовыми тирадами брата, переплетались. Она прижимала ладонь к виску.
— Уинстон, ну пожалуйста, — сказала она, наконец подойдя к телефону. — У меня башка трещит.
— Уоррен, — сказал ее брат.
— Что?
— Меня так зовут. Уоррен. И ты уже второй раз путаешь.
И тогда она поняла, что Уинстон Балогун из Лагоса, единственный сын Маркуса и Мариам, брат Риты, был прав: он и правда будет полезен Лориной стране. Она так и видела Уинстона здесь, в этом городе, рядом с Уорреном — отчетливо видела, как Уинстон процветает.
Ну и вот. Прошли дни, она опять в Спрингбэнке. У Уоррена в столовой.
Брат вооружился глянцевыми распечатками и круговыми диаграммами.
— Пока банки не переведут остаток — а кто его знает, когда переведут, — нельзя мариновать то, что есть, на расчетном счету под такие проценты. Это все для болванов, я вот о чем. Глянь на цифры, я больше ничего не прошу. Пусти меня к деньгам — я тебе удвою наши инвестиции за два месяца, Лор, плюс мы выкупим мамин дом. Все в выигрыше.
«Все в выигрыше». Она снова подумала про Уинстона.
Бумажная волокита, всего-то-навсего. Подписанные анкеты. Поручительство.
Лора спустилась в подвал, молча посидела перед матерью.
— Почему он это сделал? — спросила она.
— Отец? Ну, наверное, был в ловушке, поддался отчаянию.
— Я не про аварию. Я про разводку. Почему он повелся? Не из-за денег же? Скажи мне, что все это было не из-за денег.
Мать заговорила тихо-тихо:
— По-моему, не из-за денег. По-моему, из-за девушки. По-моему,
отцу хотелось раз в жизни для кого-то побыть героем.Машина падает во тьме, сальто и снова сальто.
126
— Опять перевод, мисс Кёртис? — Кассиры в банке уже запомнили, как ее зовут. — Хотите — переведите мне что-нибудь? Шучу, шучу. В Нигерию?
Лора кивнула. После лихорадки она побледнела, исхудала, ее еще покачивало.
— Вас же не спамеры нигерийские развели? — засмеялась кассирша.
— Нет, — сказала Лора. — Я людям помогаю. Пытаюсь визу оформить. Очень сложно все.
Лора переводила деньги в Лагос, все больше и больше. Море бумаг — заполнить, отослать, с каждой бумагой — очередной платеж. Но сейчас, похоже, все сделано как надо. Вот и хорошо, а то денег у нее не осталось.
И вот так Лора Кёртис очутилась в зале прибытия «С» местного международного аэропорта. Она досуха выжала свои кредитки, чтоб оплатить билет, и теперь ждала, глядела, как из ворот течет ручеек пассажиров, заспанных и зевающих, — одни машут родственникам, другие широко и целеустремленно шагают вперед, третьи одинокие, как будто съежились. Вышел молодой человек в английском костюме — он расточал улыбки, озирал толпу, кого-то выглядывал. Не Лору.
Лора ждала, но не Уинстона. Лора ждала девушку со шрамами на лице и ребенком на бедре.
В Лагосе инспектор Рибаду засиделся на работе. Потянулся в кресле, закрыл глаза; на столе в беспорядке громоздились раскрытые папки.
В Международном деловом экспортном клубе Тунде дремал в кресле, а мистер Иронси-Эгобия кашлял кровью.
А Амина из Сахеля? Она так и не сошла с самолета, поскольку так в него и не села. Сдала билет, едва его доставили в отель. Деньги припрятала, как и все деньги, присланные Лорой.
Лора подождала следующего рейса, потом еще одного и поехала в город, обдуваемый чинуком с небес.
Она улыбалась и не могла остановиться. Деньги исчезли и не вернутся, однако она чувствовала, что отец бы ею гордился. А вечером, когда она будет сидеть за столом и индексировать чужие жизни, в квартире загудит домофон. Это придет Мэттью Бризбуа — спросит, нельзя ли подняться, не впустит ли она его. Впустит или нет — вот это еще вопрос.
127
Компьютерные мониторы выстроились в ряд. Над клавиатурами ссутулились фигуры, тюкают свои послания. Юнец в шелковой рубашке затерялся в лабиринте. Отправляет в эфир письма — сигналы бедствия, сказочки для самых маленьких. «Уважаемый господин Сакамото, благодарю вас за любезный ответ». Юнец в шелковой рубашке грезит о фантастических бегствах.
Дальше по коридору кашель замолк. Подумаешь. Юнец печатает дальше.
128
Мать зовет:
— Погоди, Ннамди! Погоди!
А он бежит — ножки несут его сквозь толпу, он уворачивается от беспутных телег и тазов на головах.
— Ннамди! Помедленнее!
Он обогнал мужчин из мечети — те бегут за ним, задыхаясь, хохоча над этим сгустком решимости, который называется мальчиком.
Ннамди падает вверх, в материны объятия. Она подхватывает его на руки, спрашивает, как обычно:
— Есть хочешь?
Сладкий банан, сушеные манго — и он снова мчится прочь, мимо материного ларька с килиши, мимо подносов вяленого мяса, посыпанного пряностями саванны, мимо тяжелых складок тканей цвета индиго на столах, мимо всего этого, сквозь бисерную занавеску на задах. Плюхнулся на постель, где уже разложена его одежда.