7 причин сожалеть
Шрифт:
— Наверное, нет... Это тяжело.
— Не спорю.
— И долго?
— Первый этап, пока ставится техника, нарабатывается база, длится 3 года. Первые года будет жить дома, если пройдёт ежегодные экзамены, получит допуск, поступит в конькобежную и переедет в их общежитие. Потом всё будет намного жёстче, и захочет ли он продолжать — будет исключительно его выбор, на который я влиять никак не собираюсь.
— Но он же боится... Прикосновений.
Кивает очевидному.
— Поэтому почти год мы здесь. Он учится развивать страхи и слушать свое тело, Света. Это для него важно, поверь...
— Да я
Улыбнулся чему-то невидимому.
— Да.
— Зачем?
— Обследовались.
– Что-то нашли?
Цокает.
— Ты такая любопытная...
— Это не любопытство!
— Да? Что же тогда?
— Волнение... Неужели не ясно?
Оборачивается, тут же отвернувшись к сыну.
— Артём, ну!? Что из тебя всё выжимать...
— Рита всю беременность ненавидела его... У неё была карьера и одна на свете любовь — танцы. Мы толком даже не были знакомы, Свет, просто случайная ночь, где я лоханулся. Для неё это был крах. Выйти в декрет, когда находишься на пике своей формы, следить, как тело из идеала начинает стремительно меняться... Она меня ненавидела, а я ползал за ней повсюду, уговаривая и заставляя переступить через это и не убить его. Кто знает, может... Был не прав?
— Ты дурак!?
Замолкаю под его взглядом.
— Потом мне сказали, что во время родов была небольшая асфиксия, от которой образовались 3 небольших пустоты в головном мозге. Врачи между собой зовут это кисточками, но всё не так страшно..
Опускает голову мне на плечо, пользуясь моментом.
— Подобное по разным причинам встречается примерно у каждого третьего ребенка, кто-то даже не знает об этом, В большинсиве случаев кисточки полностью рассасываются к году, редко — остаются на всю жизнь. Две наши полностью исчезли в полгода, одна — уменьшается год от года, но на фоне стресса в 5 лет...
— Проявилась?
— Нет... просто пока немного заметна. Совсем крошечная.
— Это влияет на что-то?
— Думаешь, Никиту бы допустили сюда? Фактически он полностью здоров, даже по неврологии... Я обещал Леониду Андреевичу, что к сентябрю Никита будет контактнее...
— И как ты это... Излечишь?
Пожимает плечами, продолжая покоиться на мне.
— Не знаю, Свет...
— А как... Рита?
Вздыхает.
— Никак, Светик. Думала, что после родов сможет восстановиться, ушла от нас, вернула фигуру, пару лет восстанавливала данные, потом потанцевала немного на сцене, возомнив себя примой. Спустя ещё пару лет вспомнила о сыне, связалась со мной... Просила его на интервью, пыталась строить из себя мамочку. Никита поверил, я сломался.
— И?
Выдыхает мне в шею, прошептав..
— Тебе это так важно?
— Больная тема?
Резко отстраняется, опять встав передо мной.
— Ты моя больная тема, глупенькая.
И сердце опять ёк, "и врут календари, и если ты давно хотела что-то мне сказать"...
— Артём, ну?
— Покатаемся?
— Это плохая идея! — Тонет в моём визге понимания, что он опять меня куда-то потащил. Да что за мужчина такой! — Артём!
Вдруг спотыкаюсь, влетев в его спину. От чего он затормозил и спокойненько произнес.
— Либо обними меня, либо встань передо мной.
Отдираю свою руку.
— Я сама!
Ага,
сама-сама... Еле объезжаю его, помахав Никите, что снова отвлекся на нас. Тихонечко скольжу, расставив руки в стороны. А не дурно... Тихонько, шаг за шагом.Чувствую его взгляд, но продолжаю "получать удовольствие". Спотыкаюсь, упав на колено и вовремя выставленную руку, еле встаю, продолжая отказываться от помощи.
— Свет, шишки набьешь.
Отмахиваюсь.
— Светлан...
Замечаю свое спасение — бортик. Решаю, что спорта для меня достаточно, и почти успеваю доползти черепашкой на льду, только... Разворачиваюсь его рывком, по инерции врезаюсь в него и почти успеваю возмутиться... До... его... Поцелуя.
Его ладони касаются щек, следом обхватывая голову. От неожиданности я не успеваю понять, во что нужно ухватиться, чтобы откатиться назад.
Хватаю его рубашку пробравшим подушечки током. Кажется, если у него остановится сердце, я сейчас смогу его завести.
Пытаюсь сдержать хоть как-то эмоции, но судя по всему — снова фиаско. Улыбнулся, скрестив руки за моей головой.
Последнее, что останется в моей памяти — эти глаза с чернеющим ободом, что приближаются ко мне так нахально.
Миг замер оглушительным теплом его дыхания и растекающийся робким ароматом. Кажется, от нереальности я начинаю млеть. Кажется, всего-то пару сантиметров...
И надо бы оттолкнуть...
И надо бы очнуться...
И надо бы хотя бы дрогнуть.
Кажется, так Каа гипнотизировал Маугли? Отличное сравне...
Прервал всё настырным рывком, но тут же замер, почувствовав, что ноги мои отказывают вместе с головой.
Легко перешёл на невесомые поцелуи, позволяя хоть немного дышать.
Внутри растекается субстанция его существования, и я просто не представляю, как потом всё забыть.
Руки продолжают вцепляться в рубашку, и нереальных усилий стоит не позволить им залезть под неё.
Почему я позволяю...
Почему он продолжает...
Отдаляется также резко и просто чего-то ждёт. Что в этой черепушке? Мне впервые в жизни хочется просить продолжение, а нужно собирать все силы, что совсем не хотят собираться.
Вдруг тихо произносит, улыбнувшись, не сводя взгляд с моих глаз.
— "Не смотря в лицо, от страсти млеешь, мне на плечи руки опустив."
В первый миг я замираю, не понимая зачем он вспомнил Есенина, во второй начинаю осознавать ситуацию и вложенный подтекст... Что мне остаётся? Вырываться? Только он продолжает держать, играясь.
— Какой же ты...
Ухмыльнулся.
— Ублюдок? Не новость.
— Ребёнок! Глупый дурак!
Наконец расцепляет хватку, позволяя шарахнуться назад в бортик.
— А ты у меня умная пай-девочка?
— Поумнее некоторых!
— Да что ты...
— Да!
Пытаюсь вернуть дыхание, но пыхчу от ярости и бессилия. Он на это лишь прищурился, хмыкнул и просто развернулся, набирая скорость к собственному сыну, что похоже ничего не заметил.
Сглатываю ком застывших слёз, вцепляясь в ограждение позади. Думаю, как добраться до обуви и не попасть ему на глаза, уходя отсюда.
Где-то внутри тлеет невышедшая ярость, где-то внутри бьётся о ребра сердце. Где-то внутри шепчет голос: