730 дней в сапогах
Шрифт:
Действительно, поздно…
Рома стоял коленями на заплёванном полу. Закатав рукав хэбушки, он доставал дерьмо из унитаза и аккуратно складывал улов в ржавый тазик.
По все канонам жизни в неволе Тальянкину следовало поссать на бывшего друга, но он этого не сделал.
– Другу помочь, па-ачистить прищол? – спросил Гиви и тут же заткнулся, еле устояв на ногах после неожиданного удара по печени.
Лёха развернулся и вышел из сортира с чистой душой: он не за чмыря впрягался – за себя постоял.
Отдышавшийся Гиви сорвал зло на Роме.
– Би-истрэй, би-истрэй! Падла, с-сука!
Взяв чмыря за ворот, Гиви
– Стрёйся, третьий взвод!
Пора на развод.
После построения на плацу первый взвод направился в караулку, третий – в столовую, дневальные со всех подразделений – на тумбочку.
Взвод целиком перешёл в распоряжение старшины. Только он имеет право возглавлять наряд по столовой.
Быдусь начал распоряжаться.
– Строиться, наряд!
Взвод выстроился в две шеренги в вестибюле солдатской столовой. Лёха с Вовчиком предусмотрительно встали в задний ряд.
Быдусь снял повязку «ДЕЖУРНЫЙ ПО СТОЛОВОЙ», жестянку перетянутую красной материей. С невозмутимой миной он прошёлся вдоль всего строя. При этом старшина держал повязку на вытянутой правой, скользя ею по лбам и носам курсов первого ряда.
– Дрын-брынь! – как по батарее гаечным ключом!
Никто не посмел увернуться, хуже того, пискнуть!
Потом он начал перекличку по самолично составленному списку.
– Барин! (Баринцев)
– Я!
– Утюг! (Утейгенбаев)
– Хата! (Хатанзеев)
– …
– Хата!!! – Быдусь подошёл вплотную к Хате.
– Хата! Дом! – он замахнулся левой.
Хатанзеев испуганно отпрянул.
– Чё шугаешься, чурбан паршивый? Смотри, падаль, вот русский стоит, – Быдусь указал на Потехина, – и улыбается.
– Улыбается!!! – сверкнул глазами Быдусь.
Потехин скривил губы в подобие улыбки.
– Я ему по роже, – старшина тотчас сопроводил слова делом. – А он, улыбается!
– Весёлый парень!
Потехин на этот раз улыбался во весь рот.
– А ты, мразь поганая, всё шугаешься! – Быдусь оглядел строй. – Господа урюки-чурбаны-узбэки, мрази черножопые! Мне бы дали волю. Волю! Поняли, да?! Я бы срал на ваши хари, топтал бы их сапогами!
Никто не возражал. Лёха сдавленно хмыкнул, представив себе описанную картину. Он-то был уверен: попадись только Быдусю, при данной тому воле! Любой, не имеющий отношения к вышеназванным жерножопым, – не избежал бы такой участи.
Перекличка продолжалась.
– Хата!
– Я!
– Чмо!
Молчок.
– Чмо?! – повторил Быдусь, глядя в глаза воняющему испражнениями Роме-чмырю.
– И-х, – просипел Рома-чмырь.
Быдусь не желал мазать руки в прямом смысле, он действовал психологически.
– Первая шеренга! – старшина указал место начала шеренги. – Направо! Шаг вперёд!
– Левая шеренга, налево! Шаг вперёд!
– Задняя шеренга, кругом! Шаг вперёд! Кру-угом!
Так Рома остался вне строя.
– Чмо! Чмо! Чмо!!! Трижды чмо!
– Я…
Быдусь скопил побольше слюны и разом выхаркнул в глаза Роме-чмырю.
– Я, я, я! Чмо! Я чмо!
Вот
тебе и Рома-друг – Рома-чмырь!– Коми! (Вовчик)
– Я!
– Баян!
– Я! – отозвался Тальянкин, догадавшись, что Быдусь не стала заморачиваться тальянкой и назвал его другим музыкальным инструментом.
– Танцплощадка! – объявил Быдусь всем названным и пояснил: – Зал!
Быдусь поочерёдно определил курсантов для разных отделов кухни.
Дискотека – посудомойка. Она же, торпедный цех.
Белые люди – хлеборезы.
Спортзал – овощерезка.
Смертники – помповара.
– Опьять тьи менэ тупорилых даёшь! – попробовал возмутиться повар.
– Я тебе, Баха, землячков даю! Землячков!
Баха вымученно улыбнулся.
– Ну, чем он плох? – сержант указал на громадного узбэка. – Э-э! Лошадь, бяхь-ке!
Лошадь протопал к старшине.
– Вечный смертник! – улыбнулся Быдусь.
Помповар смертник, потому что не живёт в наряде и пяти минут без наставления Бахи: пинка, зуботычины, подсечки или удара огромным половником.
Смертников всего-то трое. Поварам разгуляться негде. И приходиться им, мучаясь от скуки, периодически заскакивать в спортзал – овощерезку. Здесь целый десяток курсов. Не разгибаясь, они скоблят картошку тупейшими ножами. К ним изредка заскакивает сержант. Всякий раз по 30-40 отжиманий от грязного скользкого пола, и снова не разогнись! Хорошо, повара узбэки вносят разнообразие. Когда заставят жрать плохо почищенную картошку – тоже витамины. Другой раз искупают потного и грязного курса в ванной с очищенной картошкой – какая-никакая гигиена. Или заскочат мимоходом, по-каратистски покрутят ногами, задевая по лбам и скулам курсантов – хорошая встряска одеревеневшим курсантам. Уж не посидишь, не покемаришь в тоске. А увёртываться от ударов поваров, сам Бог велел. Они не Быдусь, зла не держат, если промажут.
Хлеборезы, во всех смыслах белые люди! Всю ночь напролёт они режут хлеб тупыми тесаками и делят формовками масло на равные пайки по количеству столующихся. Масла всегда почему-то не хватает. А ещё бубтянам дай, поварам отрежь, сержанту оставь да не забудь себя, любимого. Вот и приходится бедолагам кроить-перекраивать несчастные солдатские пайки. Зато хэбушка чистая, и у старшины под боком. В наряде по кухне, и без него. Глядишь и сопля улыбнётся – ефрейторская лычка на погоны. Будь только построже со товарищами да безжалостнее к чмырям. А там и до сержанта недалече. Такого человека всяко в учебке оставят. Что и говорить, белые люди хлеборезы – человеки с будующим.
В дискотеке всё без затей. Знай себе, хватай диски и кидай в ванну с мыльным раствором – пройдись тряпкой – ополосни в ванне с чистой водой и клади в сушилку. Взял, очистил, сполоснул, поставил – вся любовь!
На танцплощадке повеселее. Изловчись донести чугунок с горячей баландой из одного конца зала в другой. При этом нельзя расплескать и лучше не обжигаться. Потом сразу обратно, за следующим чугунком. Всегда бегом, под неусыпным оком самого Быдуся! Управился с посудой после обеда? Скучать не будешь – гарантировано! Протрёшь столы до блеска, отмоешь пол на своём ряду, бегай по залу! Развивай дыхалку! Если бегать не желаешь, сиди смирнёхонько под столом, как Леха. Кури в кулачок, а второй рукой три себе стол либо пол. Главное, чтобы было слышно – шуршит человек, работает! Уже убрал? Не беда, кругами по залу, бегом марш!