8–9–8

Привет, красавчик!

Хотя мне, наверное, не надо так тебя называть, а то ты обидишься и перестанешь мне писать, а этого бы как раз не хотелось. Буду звать тебя Габриель, ты не возражаешь? Насчет моего второго глаза — он в порядке и является точной копией первого. Просто мой друг — не близкий, не надо закатывать глаза и говорить «м-м-м», — всего лишь друг. Так вот, мой друг, который собирается стать профессиональным оператором, делал серию работ на конкурс. Оттого и получилось слегка пафосно, но это не моя вина. Насчет моей красоты — повторюсь, я отправляла тебе фотку совсем не для того, чтобы ты меня оценивал с этой точки зрения. Просто всегда нужно иметь представление о том, с кем общаешься. Нашу переписку ведь можно назвать общением? Насчет моих поклонников — их много, но все они знают, что мое сердце для них закрыто, а что творится у них в сердцах — их дело. Напишу немножко о себе, а потом снова вернусь к тебе. Мне девятнадцать, и я учусь на втором курсе университета, буду юристом. Лед, конечно, до смерти хотел, чтобы я тоже посвятила жизнь сигарам, как и он. Ты не представляешь, как он на меня давил. Но я, как и он, упрямая и всегда делаю только то, что хочу. А что закончил ты? Здорово, что твой магазин называется «Фидель и Че», нет, это просто потрясающе! Фидель и Че — мои герои, и почему ты не носишь бороду? Тебе бы пошло. Я тоже люблю читать книжки, не подумай, что про любовь. Про любовь мне как раз не нравится. Все одно и то же, и женщины всегда выглядят сопливыми дурами и истеричками к тому же. А это не соответствует истине. Я, например, совсем не такая. Ты меня озадачил с «8–9–8». Я еще не решила, хорошо это или плохо, но склоняюсь к тому, что все же хорошо. Подробнее изложу свои мысли в следующем письме. А ты напиши мне еще что-нибудь про себя. Что ты еще любишь, где успел побывать и есть ли у тебя девушка. Может, ты уже женат? Напиши также, что ты думаешь по поводу того безобразия, что творят америкашки в Ираке.

С наилучшими пожеланиями —

Таня Салседо

В Ираке идет война (или шла до последнего времени) — Габриель что-то слышал об этом, но так до сих пор и не решил, на чьей он стороне. А если Таня говорит о творящихся там безобразиях (и творят их, судя по всему, американцы), — следовательно, ему нужно принять сторону иракцев. Это нелегко, ведь Габриель разделяет весьма распространенную точку зрения, что арабы — люди, мягко говоря, совсем-совсем непохожие на европейцев. Они скрытны, воинственны, вероломны; единственное занятие, которое они считают достойным себя, — смерть за идею. И желательно, чтобы эта смерть повлекла за собой еще множество смертей.

Вспомни о взрывах в Мадриде, недоумок, это было так недавно.

Возможно, Габриель чего-то недопонимает, и его девушка — Христина… Она была марокканкой. Арабкой или берберкой с незначительными примесями, привнесенными из испанских анклавов, словом — женщиной другой расы. Большой любви это не мешало, только разогревало кровь. К тому же Христина ненавидела террористов гораздо больше, чем любой среднестатистический европеец: потому что ненависть эта была не абстрактной, а конкретной, связанной с потерей семьи. Говорили ли они с Христиной о терроризме? Кажется, да, но подробности этого за давностью лет стерлись в памяти.

Да они и не нужны, подробности. На гражданскую позицию подробности не влияют.

Наверное, ему стоит написать про Христину. Это придаст его электронному образу человечность. Вот только как представить марокканку? Христина — близкая подруга? В этом случае Таня закатит глаза и скажет про себя «м-м-м», и получится, что Габриель юлит и не называет вещи своими именами. Нет, он просто напишет — моя возлюбленная, или моя любимая девушка, но какое отношение «моя любимая девушка» имеет к бесчинствам америкашек в Ираке?

Моя любимая девушка — марокканка, я знаю проблему изнутри, и поэтому не могу спокойно наблюдать за теми безобразиями, что творят америкашки в Ираке, я возмущен, я в ярости — вот какое!..

О, нет, не так: моя любимая девушка была марокканкой.

«Была» — необходимое и достаточное уточнение.

Была — и сплыла, теперь-то Габриель свободен? Абсолютно, но на гражданскую позицию такая свобода не влияет.

Пункт с америкашками разобран по косточкам, переходим к следующим, а именно:

Женат ли Габриель?

Нет, не женат.

Что он закончил (имеется в виду учебное заведение)?

Вопрос на засыпку, если учесть, что у Габриеля нет никакого образования и никаких специальных знаний, кроме тех, что он выудил из книг за последние двадцать лет. Их хватило бы на триста тысяч узких специалистов, хотя какое это имеет значение, если миром сегодня правят именно узкие специалисты, гореть им в аду!.. Для успешной работы в «Фиделе и Че» не требуется диплома, но как отнесется к этому факту Таня?

С разочарованием — так думается Габриелю.

В этом случае лучше прикинуться… прикинуться бывшим радиоастрономом. Почему бы и нет? За время их знакомства Фэл выгрызла ему плешь чертовыми пульсарами, и, при желании, он мог бы читать лекции о них — изобретательно, но без научной зауми; на уровне, понятном простому смертному. Такому, как Таня, к примеру.

Итак, что он закончил?

Габриель — дипломированный радиоастроном (скромно и со вкусом, а женщинам к тому же нравятся ученые). Но если он радиоастроном — почему не работает по специальности? Потому что… потому что… вовремя понял, что снимать показания с радиотелескопов — не его стезя. Тогда что его привлекает?

То, что есть сейчас и было всегда, а именно — книги. Про книги он уже писал, повторяться не хочется. Но что еще связано с книгами?

Ага.

«Ты мог бы стать приличным писателем», говорит Фэл. «Большим писателем», говорит Фэл. А писатели нравятся девушкам даже больше, чем ученые. Что ж, попробуем еще раз.

Что он закончил?

Габриель — дипломированный радиоастроном, но вовремя понял, что радиоастрономия — не его призвание. Люди интересуют его гораздо больше, чем звезды и товары, им сопутствующие; он, прежде всего, хочет понять людей. Он хочет опуститься в глубины человеческой души и постараться зафиксировать малейшее ее движение. Он хочет максимально приблизиться к тайне бытия и прожить тысячу жизней вместо одной. Кто может сделать это, кроме писателя? Никто.

Если честно, я мечтаю о карьере профессионального писателя.

Такое признание не оставит равнодушной импульсивную Таню. Такое признание непременно ей понравится.

Габриель не совсем понимает, зачем ему нравиться Тане (очевидно, это как-то связано с поставками сигар), но лучше иметь ее в друзьях, пусть и виртуальных. По той же причине он отпускает бороду, вернее — забывает бриться и борода растет сама собой.

Получается неплохо.

Тане вовсе не обязательно знать о бороде, во всяком случае — в том ее виде, который имеется на сегодняшний день. Борода еще не приведена в соответствие и не синхронизирована с бородами Фиделя и Че, но и без того лицо Габриеля неожиданно приобрело так несвойственную ему твердость. И даже мужественность. Есть и другие положительные моменты: за бородой нужно худо-бедно ухаживать, а значит — чаще смотреться в зеркало.

Что он и делает.

Как предполагал Габриель, известие о том, что он — бывший радиоастроном, а в будущем еще и профессиональный писатель, потрясло Таню до глубины души. Она больше не сравнивает его с красавчиком Бандерасом — лысый подбородок, а сравнивает со стариной Хэмом, который, как известно, тоже жил на Кубе и тоже носил бороду. Габриелю хотелось бы избежать подобных сравнений, но все дело в том, что Таня — девушка и что ей — девятнадцать.

А юность всегда находится в плену романтических стереотипов.

Все последующие письма Тани начинаются с

Привет, мой Хэм!

где «мой» вовсе не означает виды кубинки на Габриеля, а лишь подчеркивает его статус не обремененного семьей, свободного человека, открытого для дружбы.

И в конце писем больше не стоит дурацкая приписка:

С наилучшими пожеланиями —

Таня Салседо

Она заменена гораздо более человечным: