8–9–8

— Я же говорил вам, для женщин жиры, свисающие с боков их приятелей, не так существенны, как отсутствие возможности ходить в туфлях на каблуках.

— Малышка Чус не любила каблуки.

— Моя девушка Христина тоже не любила каблуки, но они — полицейские… А это совсем другой взгляд на мир. Вы не согласны?

— Согласен, но я спросил про жиры.

— Мы ведь уже обсуждали эту проблему. Вы не толще Копполы.

— Не толще, но я не Коппола. Не мировая знаменитость. Если взять меня и Копполу, то шансов у него больше, так?

— Коппола давно женат. — Габриель, миротворец и конформист, увиливает от прямого ответа.

— А ты хитрый, умник. О чем еще вы разговаривали?

— О бриссаго. Это такие сигары. И она спросила, есть ли у меня бриссаго.

— Что ответил ты?

— Сказал, что как раз бриссаго у меня нет.

— Почему же у тебя их не оказалось? Ведь говорят, что в твоей лавчонке очень хороший выбор сигар…

— Кубинских сигар. А эти сигары — не кубинские.

— Зачем Ей вообще понадобились сигары? Она курит?

— Понятия не имею.

— Хотела купить их для кого-то другого?

— Не в курсе дела. Мне показалось, что эти бриссаго для нее — лишняя возможность вспомнить о чем-то из прошлого. Или о ком-то.

— О ком?

— Она не уточняла.

— На этом разговор закончился?

— Почти… После сигар мы немножко поговорили о книгах. Она любит их читать, но сейчас на это не остается времени. Потом я рассказал ей о своей сестре — Марии-Христине и упомянул, что она писательница.

— У тебя есть сестра, вот как.

— Я постоянно забываю об этом. И потом — мы редко видимся и не испытываем от встреч никакого удовольствия. Моя сестра совсем не такая, как ваша малышка Чус. Единственная идея, которой она одержима, — как бы загрести побольше денег и прославиться. Или — наоборот, последовательность тут не имеет значения.

— Таковы все писаки?

Габриелю хочется сказать «нет», но под тяжелым взглядом Рекуэрды он произносит прямо противоположное по значению слово.

Да.

— Ха-да-да!Так я и знал. — Рекуэрда удовлетворен. — Давно пора вывести писак на чистую воду. Бесполезные коптильщики неба — вот кто они такие.

— Но Снежная Мика выразилась в том смысле, что быть писателем — потрясающе. И что она хотела бы когда-нибудь познакомиться с настоящим писателем…

— Настоящие писатели, о! Наверное, и среди них встречаются тюленьи туши. Самые настоящие бочонки. Брикеты с салом.

— Таких среди писателей больше, чем где-либо. Таких среди писателей полно.

— Наверное, я чего-то не понимаю в этой жизни, — в голосе полицейского сквозит разочарование. — А ты сам… случаем не пишешь чего-нибудь? Те бесхребетные умники, которые нравились моей малышке, тоже пописывали втихаря, рылись в мировой заднице, пытаясь извлечь хотя бы одну многомудрую мысль. Говорили, что сочиняют романы на тысячу страниц, но никогда ничего никому не показывали.

— Я не пытаюсь извлечь ничего такого, — уходит от прямого ответа Габриель.

— …и постоянно кляли других бумагомарателей, которые хоть чего-то добились и опубликовали хоть бы одну книжонку, пусть и не в тысячу страниц, а в сто. Называли их клоунами, смердящими кусками дерьма, бездарными пачкунами и еще теми, кто ворует, что плохо лежит, забыл, как они называются.

— Плагиаторами?

— Во-во! А это всего лишь зависть, она кого угодно доведет до ручки. Все писаки завистливые.

— Как и люди. Есть завистливые люди, а есть — совсем другие. Писатели тоже бывают разными.

— Может, они и разные, но в основном мудаки. Гении с голой жопой, смотреть на них тошно. Сидели на шее у моей малышки, бесконечно кормя ее завтраками: вот, мол, напишу книжонку и нас просыплется золотой дождь. А знаешь, что получалось в результате?

— Что?

— Пшик. Нуль. Зеро. Значит, Ей нравятся писаки…

— Совсем не факт, — утешает Рекуэрду Габриель. — То есть, может, и нравятся, но не настолько, чтобы она искала их целенаправленно. Думаю, она вообще никого не ищет. Она слишком занята.

— Да. Она слишком занята. Но вы виделись и потом.

— Это была случайная встреча. Прямо на улице, когда она возвращалась с рынка.

— Не в тот ли раз, когда к Ней приклеилось двое наших китаез?

— Китаеза — один. Второй — кореец.

— Один черт, узкоглазые и узкоглазые. Я бы давно турнул их отсюда, но документы у них в порядке. Так что приходится с ними мириться, хотя они мне — нож в сердце, хуже бельма… Так вы встретились с Ней на улице — и что?

— Ничего. Я проводил ее до ресторана, нам было по пути. В тот раз мы почти не говорили, но я попал сюда. И встретил вас.

— Я помню. И нельзя сказать, чтобы я сильно обрадовался, когда увидел твою физиономию. Твою и китаез. Но потом вроде как привык. И эта игра мне нравится, все время забываю ее название.

— Маджонг.

— Маджонг, да. Китаезы — совсем не дураки.

— Кто спорит!

— Теперь — еще один вопрос, умник. Чего хотят от Нее китаезы?

— Я не знаю, — честно признается Габриель. — То есть я знаю, чего хочет кореец. А чего хочет китаец — нет.

— Ну, и чего же хочет этот, как ты говоришь, кореец?

— Он работает на турагентство в Сеуле. Снимает фоторепортажи о разных городах мира. О разных людях. Ищет самые интересные человеческие типы, самые занятные. Или просто красивые лица. Необычные.

— Все так и есть, — вздыхает Рекуэрда. — Она красивая. А ты? Чего хочешь от нее ты?

Будь осторожен, недоумок! Будь осторожен! От Снежной Мики Габриелю не нужно ровным счетом ничего, кроме как рассказать историю о тетке-Соледад, тем самым предупредив те несчастья и ту фатальность, что была заложена в его видениях. И мимолетное желание прижаться к Мике сильно-сильно, как в детстве, закрыть глаза и позабыть обо всех неурядицах — его тоже можно сбросить со счетов. Это только поначалу Габриель думал, что мог бы увлечься русской, полюбить ее, — теперь совершенно ясно: