8–9–8

Лучше бы Тане продолжать курить сигары «Боливар».

С ними она была дерзкой, независимой и непредсказуемой, маленьким диктатором, необъезженной лошадкой, femme fatal, братской могилой разбитых мужских сердец. Разве мог Габриель предположить, что все закончится так скоропостижно и так банально?

В причины дальнейшего молчания Тани он не вдается, хотя и предполагает, что рано или поздно она себя проявит.

Но пока проявляет себя Рекуэрда, слегка осоловевший от вина:

— Давно хочу спросить тебя умник… Кто посоветовал тебе отпустить бороденку?

— Моя девушка, а что? — настораживается Габриель.

— По-моему, у нее не все в порядке со вкусом.

— Это почему же?

— Потому что борода тебе не идет.

— Вам-то какое дело?

— Никакого, но выглядишь ты по-дурацки. Все равно как десятилетний ребенок нацепил бы на себя кусок пакли, залез на стул и принялся бы рассуждать о мировых проблемах. Сколько тебе лет, умник?

— Давно не десять.

— Один черт, лучше бы тебе сбрить ее.

А тебе не мешало бы приземлиться на тренажеры и прекратить жрать в неограниченных количествах , — думает про себя Габриель, но ничего такого вслух не произносит.

— Ладно, чего надулся? Я пошутил. Пошутил. Ты, в общем, неплохой парень. Умеешь составить компанию и вовремя сказать, чего нужно. Тебе бы политикой заняться.

— Я стараюсь держаться от политики подальше. Ничего хорошего в ней нет.

— Что ж, это правильный подход к делу. Держись от нее подальше. А заодно и от хозяйки здешних райских кущ.

Рекуэрда повторяется или не хочет слышать того, что втолковывал ему Габриель.

— Я уже говорил вам. Не стоит волноваться на ее счет.

— А я волнуюсь. Я только то и делаю, что волнуюсь о Ней. Я видел ее два раза, так же как и ты. К ней не достучишься, она вечно занята на своей кухне, а двери вечно заперты. Я понимаю, работы здесь невпроворот, но и отдыхать когда-нибудь надо, ведь так?

— Так.

— Я видел Ее два раза, но мне хватило бы и одного. Чтобы сказать Ей то, о чем я говорил тебе целый вечер. Вот уж не думал, что дожив до сорока пяти, буду сохнуть по русской. Есть у тебя какие-нибудь объяснения?..

* * *

…Никаких объяснений нет.

Веснушчатая орхидея водворена на место, но, прежде чем вернуть ее, Габриель не удержался и сунул нос в вазу: вдруг откроется секрет жизнестойкости цветка?

То, что он увидел внутри, не предназначено для человеческих глаз, и вообще не предназначено для существ, у которых есть глаза. Это могло бы понравиться червям, но червей-то в странном гумусе как раз не наблюдается. Зато есть много всего другого: крохотные осколки клювов или костей, собственно кости, похожие на рыбьи, мелкие бледные корешки (самому цветку они не принадлежат), остатки каких-то волокон; волос — достаточно толстый, то ли светлый, то ли седой, несколько перьев величиной с ноготь, металлический кругляшок сантиметром в диаметре,

высохшее тельце термита.

Габриель знает точно — это термит, а не, к примеру, сигарный жучок Lasioderma serricorne. Он запомнил термита во всех подробностях, и это — татуажные подробности его связи с носительницей кобуры Христиной. Габриель пытается представить тот участок шеи бывшей возлюбленной, где восседал термит, но вместо этого в голове его проплывают совсем другие картинки, на первый взгляд никак не связанные между собой: большой дом с открытой террасой, посадками и мандариновой рощей, где он мог видеть такое сооружение? В одном из путеводителей?

Нет.

В одной из книг, посвященных интерьерам?

Тоже нет.

В интерьерных книгах дома выглядят новехонькими, свежими, только что выкрашенными или искусно состаренными, про этот дом такого не скажешь: он порядком обветшал, хотя и старается держаться молодцом. Впечатление такое, что давно (лет десять назад) дом населяла большая семья, но по каким-то причинам бросила его и бежала в спешке. За мандариновой рощей и посадками никто не ухаживает, они пришли в упадок; гамак, натянутый между деревьями, превратился в выцветшую тряпку. Стекла в оконных рамах — мутные, пыльные, в черепичной крыше не обошлось без провалов, дверь болтается на одной петле.

Войти внутрь не составит труда.

На что можно наткнуться в покинутом доме? На пустые комнаты, остатки обоев и мебели, мусор, черепки битой посуды, забытую фотографию в треснувшей рамке, забытую игрушку, на брошенное гнездо горихвостки. Ничего подобного в этом доме нет, и комнат тоже нет.

Вместо комнат присутствуют длинные, полутемные ходы и галереи, прорытые в песке или веществе, похожем на песок — только каким-то образом переработанном и склеенном. Здесь тепло и влажно, где Габриель мог видеть такие уходящие в бесконечность пещеристые галереи? В одном из атласов?

Нет.

В одной из книг, посвященных общественным насекомым?

Тоже нет.

В книгах, посвященных общественным насекомым, некому сопереживать, как невозможно представить себя частью колонии. Тогда почему Габриеля не покидает странное ощущение, что он вернулся к себе, вернулся домой? И этот странный звук, который вырвался из его горла несколько секунд назад и продолжает звучать вне зависимости от его воли и желания…

Определенно, это похоже на стрекот.

Нужно взять себя в руки, стереть картинки, проплывающие в голове, и захлопнуть, наконец, стрекочущую пасть. Иначе посетители «Фиделя и Че» будут страшно удивлены или — хуже того — испугаются до смерти.

Посетители.

В магазине, как обычно, никакого аншлага, а из посетителей есть только светловолосый мальчишка лет десяти, в такой же светлой футболке, светлых кроссовках и фисташковых носках. Он околачивается здесь добрых полчаса, Габриель успел вспомнить о детской любви к мороженому, уединиться в подсобке, изучить орхидейный гумус, выглянуть в зал и снова уединиться, а малыш все не уходит. Он отказался от тех немногих детских книжек, что присутствуют в ассортименте, и отказался от роскошнейшего «Драконоведения», так что Габриелю пришлось оставить его наедине с гораздо более взрослыми и серьезными книгами. Последнее, что заметил Габриель прежде, чем покинул малыша, — ребенок с большим интересом разглядывал альбом «Эдит Пиаф в картинках и фотографиях».

Какой хороший, умный мальчик!

Габриель и сам был таким в его возрасте, и он помнит этот возраст, а также все страхи, ему сопутствующие; стрекот не подействует на малыша благотворно —

это точно.

Габриель постоял несколько минут с закрытыми глазами, а потом осторожно двинулся к ступенькам, ведущим в зал.

Не такой уж он хороший, этот маленький негодяй!..

Эдит Пиаф по цене в двадцать девять евро сброшена на пол, суперобложка, отделившаяся от нее, представляет жалкое зрелище. Компанию Эдит составили Гауди (суперобложка сорвана) и «1000 блюд восточной кухни» (суперобложка не предусмотрена вообще).