8 декабря 1980 года: День, когда погиб Джон Леннон

Скандалить на тему свободы информации было бы неуместно. Алану стало стыдно: «Там жизнь человека висит на волоске, а я путаюсь под ногами».

Тишину разорвал женский крик. Вейс огляделся и увидел, как здоровенный коп вел через приемную азиатку в норковом манто до пят. В Нью-Йорке хватало женщин, похожих на Йоко Оно, и Алан не знал, сможет ли ее отличить. Но фрагменты мозаики складывались один к одному.

Глядя на ряды каталок, он разработал план. Опираясь на них, он допрыгает на одной ноге до таксофона в приемной, и собственноручно позвонит Нилу.

— Я добрался до двери, — вспоминает он. — Уже поворачивал ручку, когда меня крепко ухватили под локоть. Сзади подкрался очередной здоровенный охранник. В больницах набирают в охрану сплошь амбалов.

Путь к таксофону внезапно усложнился.

— Что вы делаете? — спросил охранник.

— Мне нужно позвонить.

— Нельзя.

— Простите?

— Нельзя звонить.

Алекс возмутился.

— Или вы сейчас меня отпустите, или пойдете под суд за физическое насилие.

Но охранник знал, что это пустая угроза. Он молча поволок скачущего на одной ноге пациента обратно на каталку. Вдруг Алан заметил одного из тех полицейских, что привезли его в больницу. Они переглянулись. Коп посмотрел на охранника.

— Отпустите этого человека.

Теперь уже полицейский потребовал объяснений.

— А вы что, не знаете? — спросил Вейс.

— Не знаю чего?

— В Джона Леннона стреляли.

— Кто вам это сказал?

— Собственно, никто. Я слышал разговор двух ваших коллег.

Полицейский захохотал.

— Алан, — принялся он убеждать, — мощно же вас приложило головой об асфальт. Если бы стреляли в Джона Леннона, уж я бы точно знал.

Они как раз подошли к посту медсестры.

— Офицер, пойдите мне навстречу, — взмолился Алан. — Мне нужно сделать один-единственный звонок.

Полицейский взял телефон и набрал номер WABC. В двух словах описав, как сам попал в аварию, Вейс поделился с Нилом Голдстайном своей теорией.

— Мне кажется, тут была Йоко Оно, — добавил он.

Редактор отдела новостей внимательно его выслушал.

— А знаешь, — ответил он, — мы перехватили по рации просьбу выслать скорую помощь на угол Семьдесят второй стрит и Централ-Парк-Уэст. Это там, где Дакота, и я отправил туда бригаду. В том доме живет столько известных людей…

— Вот он, последний кусочек мозаики, — вклинился Вейс. — Сомнений больше нет. Это Джон Леннон.

— Что, в него на самом деле стреляли?

— Да, в него на самом деле стреляли.

Повесив трубку, Алан, опираясь на полицейского, вернулся на каталку. Лежа, он слушал звуки лихорадочной суматохи за стенкой. Потом сел и, вытянувшись, заглянул в открытую дверь.

— Там лежал Джон Леннон, без одежды, ногами ко мне, — рассказывал он. — У него была вскрыта грудь. Я как будто смотрел внутрь его тела, только все было залито кровью, торчали всякие трубки и провода.

Алан подумал, что ему это чудится. Пока он был занят этими мыслями, каталку окружили охранники.

— Мистер Вейс, — сказал один из них, — мы должны перевезти вас в другое место.

— Не надо, мне и здесь хорошо.

— Ложитесь.

Интонация этого слова заставила Вейса подчиниться. Его быстро выкатили в коридор, подальше от умирающего «битла».

Доктор Стивен Линн был шапочно знаком с Леннонами. Их дети ходили в одну школу. Доктор с семьей иногда ходил в японский ресторан на Шестьдесят девятой стрит и Коламбус авеню, и видел там Шона с родителями. Сам Линн к Джону никогда не подходил. Но слышал о нем много хорошего, причем не связанного с «Битлз». Свои благотворительные жесты Джон с Йоко афишировали далеко не всегда, но люди с верхнего Уэст-Сайда все знали.

Когда Линна вызвали на работу оперировать человека с множественными пулевыми ранениями, он и представить не мог, что его ждет. Йоко сидела на полу, пока Линн и еще два врача спасали жизнь ее мужа.

— Крайне неудачные попадания, — сказал он газете «Нью-Йорк Тайме». — Все крупные сосуды, ведущие к сердцу, превратились в месиво, восстановить их было невозможно.

У Леннона не было ни пульса, ни давления. Потеряв восемьдесят процентов крови, он впал в гипо-волемический шок.

В 23:15 врач зафиксировал смерть Джона Леннона.

В свидетельстве о смерти указана причина: «множественные огнестрельные ранения левого плеча и груди; повреждены левое легкое и подключичная артерия; внешнее и внутреннее кровотечение; шок».

Главный судмедэксперт Элиот Гросс впоследствии заявит, что с подобными ранами больше нескольких минут не живут.

В качестве источника повреждений записано «убийство».

Йоко стукнулась головой об пол.

— Не может быть, — сказала она Линну. — Он только что был жив. Двадцать минут назад мы ехали в машине.

Состояние вдовы вызывало у доктора тревогу. Но Йоко взяла себя в руки. Она не только жена, она еще и мать.

Когда Йоко передали обручальное кольцо Джона, мысли ее вернулись к Шону, ждущему дома с няней. А что, если он смотрит телевизор, и тут передачу прервут на срочный выпуск новостей? Она должна быть рядом с сыном. Только от нее он должен услышать, что отец, самый любимый человек на земле, застрелен прямо под окнами.

Сумасшедшим фанатом.

Доктор Линн заверил Йоко, что объявит о смерти Джона Леннона не раньше, чем она доберется домой. Она грустно кивнула. Вскоре новость прогремит по всему миру, и тогда исчезнет последняя надежда, что все это сон или глупая мистификация.

Джон Леннон умер на самом деле.

— У нас было столько планов, — скажет она газете «Нью-Йорк Пост». — Мы собирались дожить до восьмидесяти. Даже составили список того, что надо вместе сделать за эти годы. И тут такое.

Президент «Геффен Рекордз» Эд Розенблатт позвонил начальнику, Дэвиду Геффену, и сообщил, что в Леннона стреляли. Геффен бросился в больницу Рузвельта и сумел пробиться внутрь. Там он встретил одинокую Йоко и проводил ее на улицу.

Там уже собралась толпа. Двое фанатов-студентов встали на колени, пообещав молиться до восхода. В 1980 году еще не научились отгонять репортеров от родственников жертвы; еще ни разу звезду не убивал свихнувшийся поклонник.