8 марта, зараза!

Потом усаживает меня так, чтобы я была к нему спиной и тихо приказывает:

— Откинь голову мне на плечо.

Не подчиниться невозможно.

Его руки скользят по моему телу. Одна пробирается вверх, сжимает грудь через тонкий шёлк, другая наоборот опускается вниз, ложится на живот.

— Разведи ножки, — шепчет мне на ухо, прикусывая мочку и посылая рой мурашек. Я снова подчиняюсь. Но ему мало: — Шире! Ещё! — практически сажусь на шпагат.

И тогда ладонь пробирается под пеньюар, бесстыдно задирает его, гуляет по линии трусиков.

Мне становится нечем дышать. Губы невольно приоткрываются, чем немедленно пользуется Гектор, впиваясь в них голодным поцелуем. При этом он собирает ткань трусиков и тянет вверх. Кружево впивается в возбуждённую плоть, болезненно натирает…Меня ведёт от сочетания сладости и лёгкой боли. Я мычу ему в губы.

Поцелуй становится ещё более яростным и требовательным.

В моём плавящемся мозгу пульсирует злорадная мысль: «Безэмоциональный физиологический процесс…ну-ну… ты попался, мой любимый андроид»…

И другая: «Не останавливайся… Иначе я умру… Или убью тебя…»

Но он отрывается от моих губ, и я вновь любуюсь им — зрачки расширены, ноздри трепещут, дыхание сбито… Словно я — его личный наркотик.

— Сладкая, — шепчет он и отпуская мои трусики, а другой рукой удерживая за талию, тянется к ящику стола. Выдвигает и достаёт продолговатую бархатную чёрную коробочку. — Это подарок… Тебе, Алла. Открой.

Подарок? Мне? С ума сойти!

Интересно, что это? Колье? Серьги и цепочка?

Дрожащими пальцами открываю коробочку и… замираю. На чёрном атласном ложементе покоятся красные опушенные мехом… наручники…

2(14)

Мгновение таращусь на необычный подарок, осторожно касаюсь. Будто это — пушистая змейка, и сейчас она развернётся и цапнет меня за палец.

Гектор берёт мою руку, подносит к губам и, поцеловав, спрашивает:

— Ты позволишь надеть их тебе, как брачные браслеты?

Спрашивает и ждёт ответа. Смотрит так, что по глазам понято — ему важно услышать моё мнение.

А у меня в душе — смятение. С одной стороны он мне сейчас предложение сделал. Официально. Не ставя перед фактом — свадьба тогда-то. Но… разве для предложения не нужен ресторан? Кольцо? Романтическая атмосфера? Меня же зовут замуж, преподнося наручники. Пусть пушистые. Но всё-таки… Разве это не символ скованности? Плена? Почему у меня всё так…необычно.

Но часть меня просто вопит: Алла, не тупи! Ты ведь хочешь ощутить, как этот мех касается твоих запястий. Ты ведь хочешь сдаться в этот плен?

Хочу, честно признаюсь себе, и отвечаю:

— Да.

Гектор нежно целует меня в висок и спрашивает дальше:

— Станешь моей?

Тут уже без сомнений, потому что уже давно его и других и в мыслях нет.

— Да.

— В богатстве и бедности?

— Конечно.

— В болезни и здравии?

— Всегда.

— И даже смерть не разлучит нас?

— Пусть попробует!

— Моя смелая девочка, — он жарко целует меня в губы. И это — другой поцелуй. Скрепляющий наши клятвы. Венчающий нас. Вот так, в кабинете. И перед лицом целой вселенной.

Конечно, как любой девушке мне хочется пылких признаний, откровенных объяснений, хочется узнать, что я значу для него.

Но Гектор, прервав поцелуй, не спешит что-то говорить. Он просто встаёт из кресла со мной на руках. Я прижимаю к сердцу коробочку с пушистыми наручниками и позволяю себя унести.

Иногда не нужны слова. Они только всё портят. И я понимаю — сегодня мы будем говорить телами. Они скажут всё лучше слов.

Гектор несёт меня наверх. Честно сказать, за то время, что я живу в этом доме, мне совершенно не хотелось его исследовать. Я до сих пор ещё ощущаю себя чужой, квартиранткой, приживалкой тут… Мне всё кажется, что однажды меня попросят съехать. Поэтому все комнаты, в которых бывала, — на первом этаже. Разве что веранда, на которой обедала в первое своё утро.

Я ожидаю увидеть всё, что угодно, даже комнату боли. Но вместо этого…меня вносят в обычную спальню. Нет, в роскошную спальню. Тут шёл ремонт, таскали мебель. Но я и понятия не имела, какую комнату оборудуют. А оказалось…

Гектор бережно, как самую большую для него ценность, опускает меня на кровать. Шёлк чёрных простыней приятно холодит кожу. Оставив меня на минуту, он поднимается и зажигает свечи. Толстые, белые, тонкие, поменьше. Комнату заполняет трепещущий полумрак.

Это безумно красиво.

И я понимаю, что сама выгляжу красиво на черном белье и отблесках свечей.

А Гектор… Сейчас он выглядит опасно, хищно и будоражаще. Смотрит так, будто хочет не съесть, а сожрать, ни оставив и косточки.

И я сама хочу быть сожранной им.

Матрас проминается под тяжестью его тела, Гектор оказывается рядом. Забирает у меня подарок, кладёт около, на подушку. И начинает медленно раздевать.

Я даже жалею, что одежды на мне так мало.

Халат соскальзывает с плеч, и горячие губы тут же проходятся по открывшимся участкам кожи. Меня продолжают раздевать, обнажая грудь… Она отлично помещается в мужской ладони. Гектор играет с затвердевшими сосками, целуя при этом шею…

– Родинки… — повторяет он. — Красота какая.

Поцелуи ниже и ниже, и вот горячие губы обнимают сосок.

Ах…

Второй.

Боже…

Потом язык принимается выписывать узоры вокруг ареол, погружая меня в сладкую истому.

И следа не остаётся от стыдливости или каких-то разумных мыслей. В голове — блаженный кисель, в теле — сплошная нега.

Халат летит в сторону, за ним вскоре следует и мой пеньюар. И я остаюсь в одних только кружевных трусиках.

Пылающий взгляд Гектора говорит мне: это лучшее зрелище.

Он наклоняется ко мне и произносит:

— Доверишься?

— Да.

И доверюсь. И подчинюсь. И отдамся. И приму. Только твоя. Навечно.

Он проходится языком по чувствительной коже запястья, дразнит, чуть раздражает. Потом чувствую, как мех касается кожи — щекотно, приятно, странно. Тоже Гектор проделывает и с другой рукой. И вот мои руки взмывают вверх и оказываются надёжно прикованными к металлическим изразцам в изголовье кровати.

От ощущения собственной беспомощности, его полной власти надо мной сбивается дыхание.