8 марта, зараза!
Шрифт:
— А чем ты будешь заниматься?
Я ведь тоже никогда раньше не спрашивала. И, возможно, поэтому сейчас в глазах Гектора вспыхивает благодарность, он начинает вдохновенно, с явной любовью к делу:
— У нас классный проект. Будем строить новейший спорткомплекс. Нужно уложиться в три года. Огромный. Будет где приютиться нашей федерации тхэквондо.
— О, это так называется то, чем ты занимаешься!
— Я много чем занимаюсь, — нам приносят заказ, и Гектор принимается за стейк. — А ещё большим хочу заняться.
— Чем же? — без задней мысли спрашиваю я, поддевая на вилку лист салата.
— Сексом.
— Мы же друзья, — напоминаю я, судорожно облизывая вмиг пересохшие губы.
— Тем лучше — значит, у нас секс по дружбе и без обязательств.
Меня бросает в жар.
А этот демон-соблазнитель с низким эротичным голосом продолжает:
— Соглашайся. Представь, как это порочно. Остро. В любой момент может кто-то войти.
Это невозможно. У меня мокро между ног. Я судорожно свожу бёдра.
— Иди ко мне, — произносит он таким гипнотическим тоном, что не подчиниться нельзя.
Я встаю, делаю пару шагов, он берёт меня за руку, притягивает к себе на колени, запускает руку мне в волосы и…
…мы грёбанные наркоманы с острой зависимостью друг от друга.
Это… это нельзя назвать поцелуем…
Пожирание, утоление жажды, дикий трах…
Гектор сметает посуду со стола, она бьётся со звоном, шипит разлитое шампанское. Он укладывает меня спиной на скатерть. Я пытаюсь что-то сказать, возмутиться, он прикладывает палец мне к губам и произносит:
— Плевать.
Задыхаясь от его поцелуев, помогая избавить себя от одежды, цепляюсь за последние остатки рассудка:
— А здесь есть звукоизоляция?
— И на это тоже, — почти рычит Гектор.
И через мгновение мне действительно становится плевать на всё.
У нас — секс-истерика, секс-сумасшествие, секс-прощание…
Мы сходим вместе с ума в последний раз.
Движемся в одном ритме — рваном, жёстком, безумном…
Пульсируем друг у друга в крови. Живём под кожей. Стучим сердцами — в такт.
Как мне удержать тебя, любимая?
Не держи. Отпусти. Навсегда.
Мы кончаем вместе. А потом Гектор прижимает меня к себе с такой отчаянной нежностью, что у меня на глазах выступают слёзы. Вернее, плакать я начинаю ещё раньше, только чувствую их теперь.
Он сцеловывает солёные дорожки — торопливо, нежно, осторожно и шепчет в мои, припухшие от поцелуев губы:
— Алла, единственная моя, прощай.
И я понимаю — он прощается с женой, с женщиной. Отпуская теперь уже по-настоящему.
Гектор Асхадов всегда держит слово. Чему бы ему это не стоило.
…когда он привозит меня домой, замирает у подъезда, не решаясь войти.
— До следующей среды, подруга?
— До следующей среды, друг, — приподнимаюсь на цыпочки и целую в щёку. — Только, чур, теперь я выбираю, где мы встретимся.
Он согласно кивает.
Разворачиваюсь и ухожу.
Странно, мне легко. Совсем не больно и хорошо. А ещё — удивительно тепло, как никогда прежде после общения с Гектором.
Он словно укутал напоследок меня в свою любовь, как в тёплый плед. Чтобы не мёрзла в этой жизни. И подарил
мне последний раз, не менее чудесный, чем первый.И за это я благодарна ему.
Как и за развод без слёз и нервотрёпки.
В этот вечер я проваливаюсь в сон без сновидений, крепко прижимая к сердцу плюшевого медвежонка…
…На работу просыпаю.
Чёрт-чёрт-чёрт…
Несусь вниз, как угорелая, не дожидаясь лифта. Благо, всего третий этаж.
На всём бегу врезаюсь в какого-то парня с картонными коробками в руках. Его ноша падает, вещи рассыпаются по полу.
— Эй, смотреть надо, куда идёшь! — возмущается он.
— Простите, я тороплюсь. На работу опаздываю.
— Это не повод сбивать людей с ног! — не унимается он.
Вскидываю глаза, встречаюсь с его — лазурно-голубыми, под вихрастой золотистой чёлкой. На вид он чуть старше меня и лишь немногим выше. Поэтому сейчас мы смотрим прямо глаза в глаза.
Он чуть смущается:
— Откуда ты, такая красивая?
Тоже заливаюсь краской и немного запинаюсь:
— Из пятидесятой, — мямлю.
— Соседка значит. Я — из сорок седьмой.
Действительно, сосед. Прямо-таки дверь в дверь.
— Данил, — протягивает он руку, удерживая полуразвалившуюся коробку другой.
— Алла, — отвечаю неосознанно.
Парень улыбается:
— Ну, вот и познакомились, соседка. Беги, красивая, а то совсем опоздаешь.
Выбегаю на улицу, чувствуя, как холодный мартовский ветер остужает пылающие щёки. И вовсю улыбаюсь.
3(3)
Когда раздаётся звонок в дверь, я уже знаю, кого увижу на пороге. И я бегу открывать, едва не припрыгивая. Весь день думала о своём соседе и улыбалась. Откуда он вообще свалился, чуть нахальный и голубоглазый? Сорок седьмая столько времени пустовала, что у нас её стали называть проклятой квартирой. Хозяева всё никак не могли продать. И тут надо же!
На работе день прошёл просто замечательно. Все сослуживцы — и те, кто помоложе, и те, кто постарше, — поддержали меня.
Лидия Дмитриевна и вовсе заявила:
— Правильно, Аллуся, что развелась. А то шляется не пойми где, а потом является внезапно весь такой хороший. Ещё и похищение устраивает, ненормальный. На хрен их, этих олигархов. Их любовь слишком дорого стоит. Уж лучше нормального, рядового, понятного. Будете жить душа в душу. Какие твои годы!
Ольга Семёновна предложила дерябнуть за свободу от домашней тирании, так сказать, но я отказалась. Меня вон как вчера с обычного шампанского повело. Что странно, ибо до этого мы пили коньячок домашнего приготовления, и ничего. Или дело в атмосфере? В самом Гекторе?
Боже! Я вчера занималась сексом на столе в ресторане! Пусть и в отдельной кабинке… Но… Слышали, наверное, все посетители. Уж Гектор постарался подарить мне болезненно-сладкое удовольствие. И хотя и глушил мои крики поцелуями, но далеко не все. Нужно отбросить это воспоминание. Мы попрощались. И если хотим дружить — такое впредь не должно повториться. Даю себе зарок.
— Алка, — сказала мне Катя, наша зав экспозиционно-выставочным отделом, уже дважды побывавшая замужем в свои тридцать, и дважды пережившая скандальный развод, — лучший способ забыть одного мужика — переключиться на другого.