9 дней падения
Шрифт:
Офицер бросил сигарету на пол, медленно растирая окурок сапогом.
— Хорошо, — начал он, а затем произнес слова, с которых начинались допросы по всему миру на протяжении поколений:
— Документы! Оба! Сейчас разберемся.
ГЛАВА 27
Федоров долго спал после того, как они добрались до поезда, сломленный усталостью, которую не мог объяснить. Его мучили странные сны, в которых он видел лицо Миронова, город на краю обширного внутреннего моря, а за ним на высоком холме статуя человека в военной форме, поднимающего руку в гордом приветствии. Затем он проснулся от мягкого покачивания поезда. Мерный стук
Он открыл глаза, осознав, что находится в закрытом купе в задней части вагона. Рrovodnits, заметив, что он проснулся, пошел вперед, чтобы согреть воду в самоваре. Трояк сидел напротив, имея свежий и бдительный вид. Зыков спал на верхней койке.
— Сколько? — Спросил Федоров.
— Довольно долго, — ответил Трояк. — Прибываем в Омск через десять минут.
— Омск? Я что, спал целые сутки?
— Да, именно так, — сказал Трояк. — Послушайте… Зыков все еще храпит.
— Мы сходим с магистрали, — сказал Федоров. — Нам нужно перейти на ответвление, идущее на запад через Челябинск и Орск к казахской границе. Там мы переберемся в Казахстан и сядем на местный поезд от Актобе до Атырау на севере Каспийского моря. Дальше нам нужно решить, как мы доберемся на юг, но в любом случае нам нужно держаться подальше от Астрахани.
— Сначала нам нужно поесть, — сказал Трояк. — Сон это одно, но еда в этом поезде оставляет желать лучшего. — Он долго смотрел на Федорова с вопросом в глазах. — Товарищ полковник… Что случилось в Иланском? Когда мы садились на поезд, вы были крайне потрясены. Так, что не сказали ни слова.
Федоров задумался.
— Я… Я не вполне уверен. Мы все поднялись по лестнице в комнату, а потом услышали тот звук, отдаленный гром, словно сходила лавина. Вы решили проверить обстановку, а я направился к той старой черной лестнице. Это было очень странно, вероятно, просто эхо, но я четко слышал, что звук шел оттуда.
Трояк понимающе посмотрел на него, но ничего не сказал, слушая с серьезным лицом. Федоров сел. Память, нарушенная внезапным пробуждением, начала восстанавливаться.
— Я спустился по лестнице в столовую, но там все было… другим, странно другим. На всех столиках были скатерти и узорчатые масляные лампы, однако окна были разбиты, а на улице кричали люди.
Он рассказал, как вышел на улицу, как увидел освещенное ярким заревом небо и зловещий грохот взрыва вдали.
— Вот, что встревожило нас, Трояк, тот страшный грохот. Когда я выбежал на улицу, я встретил Миронова, какого-то англичанина и его проводника, по фамилии Евченко, по крайней мере, так мне сказали.
— Миронов? Тот человек, которого поймал Зыков? — Трояк был удивлен.
— Именно! Но вот в чем дело. Гостиница была той же самой, и в то же время совершенно другой. То есть, понятно, что это была так же самая гостиница в Иланском, но поселок снаружи был намного меньше. Между гостиницей и станцией не было домов. И поезд… Да, поезд тоже исчез!
Трояк странно посмотрел на него с оттенком недоверия в глазах.
— Мы не смогли найти вас по маячку в куртке, товарищ полковник. Мы с Зыковым обыскали все здание и окрестности. Зыков даже сходил на станцию, и поезд там был. Мы сейчас на нем.
— Я знаю, знаю… Однако я говорю правду. — Федоров покачал головой. — Я знаю, это звучит очень странно, старшина, но вы должны мне поверить. Все было точно так, как я вам рассказываю. Все это место — город, железнодорожная станция, гостиница — все было совершенно другим. И было утро! Сначала я подумал, что это было зарево от того взрыва, который мы услышали, но потом я увидел солнце, хотя его и затмевало колоссальное зарево
на северо-востоке.— Но… Мы ничего не видели! Когда мы проснулись, было одиннадцать вечера!
— Да, я верю вам, старшина, но и вы должны мне поверить. Я разговаривал с этим человеком — Мироновым, и он даже пригласил меня на завтрак. Он протянул мне… — Федоров сунул руку в карман куртки со странным выражением на лица. — Вот! — Он вытащил кусок темного ржаного хлеба немного дрожащей рукой. Он протянул мне это. А потом вошли еще трое — немцы. Можете мне поверить, я бы очень изумлен и ничего не понимал.
— Немцы? Здесь?
— Я клянусь, — покачал головой Федоров. — Я мог думать только о том, чтобы бежать по этой лестнице обратно со всех ног, а потом встретил вас наверху.
— Разве немцы так далеко продвинулись во время войны? Я думал, мы остановили их на Волге.
— Нет, нет, вы меня не поняли. Вы правы. Мы остановили их на Волге, но это были не солдаты… И это был не 1942 год.
Трояк склонил голову, сузив глаза. О чем это говорил Федоров?
— Терпение, — продолжил Федоров.
— Хорошо, я понял, Федоров. Но вы пропали на час. Мы обыскали всю территорию. Вы говорите, что были внизу? И еще этот взрыв, о котором вы говорили… Да, я тоже слышал это, когда был на втором этаже. И да, мне тоже показалось, что грохот доносился с лестницы, так что я спустился, чтобы проверить.
— Вы тоже спустились по черной лестнице?
— Да, и увидел только ту женщину у камина. Ничего более, товарищ полковник.
Это заставило Федорова замолчать. Его глаза потемнели, а взгляд утратил сосредоточенность, словно он пытался что-то понять.
— Значит, это работает не всегда… — Сказал он больше сам себе, чем Трояку. — Вот что… Человек, которого поймал Зыков… Он представился Мироновым, но вы помните, что я у него спросил? Я спросил, какой сейчас год. И он ответил 1908! Когда я был внизу и увидел тех немцев, я заметил календарь, на котором был июнь 1908 года. Это могло само по себе ничего не значить, так что я спросил того человека. И он ответил, что тогда было 30 июня 1908 года, без малейших колебаний. Это звучит безумно, но это случилось, Трояк. Вы сами это слышали.
— Да, я это слушал, но человек может ляпнуть что-то не то с испугу. Он вроде бы решил, что мы полицейские.
— Но зачем называть такую нелепую дату?
Старшина сложил руки на широкой груди, глубоко вздохнув.
— Это был трудный путь, товарищ полковник. Вы долго спали. Может быть, это был просто сон?
— Нет, старшина. Я в этом уверен. Это кажется невозможным, но спустившись по лестнице, я оказался… В каком-то другом месте. Это было слишком реально, чтобы быть сном. Я хочу сказать, что я был там же, но в другом времени. Только так я могу это объяснить. Это бы звучало полнейшим безумием, если бы не то, что мы пережили в последние месяцы. Для нас невозможное стало привычным. Это должно было быть локальное событие, возможно, даже последствие какого-то крупного… Разлом, похоже, был ограничен небольшим участком — лестницей. — Он снова говорил больше сам с собой, перебирая в уме варианты.
— Что вы хотите сказать?
— Спустившись, я оказался в другом времени, Трояк! Да, в 1908 году! Это объясняет, почему все было по-другому, даже время суток. Я тоже мог быть сказать, что это заблуждение или сон, пока Зыков не привел того человека — Миронова. Я разговаривал с ним в столовой. Он протянул мне кусок хлеба. Вот, смотрите, он все еще свежий!
— Но как? Я ничего не понимаю. Вы пытались объяснить, как мог перемещаться во времени корабль, но даже тогда я ничего не понял. Но, вроде бы, все было в реакторах и стержне № 25.